WikiSort.ru - Не сортированное

Женева и Мюнхен. Брошюра «До 9 января»

Известие о «Кровавом воскресенье» — 9 (22) января 1905 года — застало Троцкого в Женеве, куда он вернулся после поездки с серией докладов перед российскими эмигрантами в городах Швейцарии. Утром 23 января в редакции газеты «Искра» (от Юлия Мартова) Троцкий узнал, что перед Зимним дворцом «пролилась кровь». Жена Троцкого — Наталья Седова — позже вспоминала, что услышав это известие революционер «побледнел, почувствовал себя плохо и почти потерял сознание»^[4]. Троцкий, «задыхавшийся в затхлом воздухе эмигрантских колоний, где [он] рассорился едва ли не со всеми»^[5], воспринял произошедшее событие как начало «долгожданной» революции о которой он говорил и писал все предыдущие годы^[6]. Вскоре после начала революционных событий, на собрании в Женеве, Троцкого впервые увидел будущий нарком просвещения Анатолий Луначарский^[6]:

Троцкий был тогда необыкновенно элегантен, в отличие от всех нас, и очень красив. Эта его элегантность и особенно какая-то небрежная свысока манера говорить с кем бы то ни было меня очень неприятно поразили. Я с большим недоброжелательством смотрел на этого франта, который, положив ногу на ногу, записывал карандашом конспект того экспромта, который ему пришлось сказать на митинге. Но говорил Троцкий очень хорошо.

Не будучи связанным фракционными ограничениями, Троцкий решил немедленно вернуться в Российскую империю: через русских студентов в Швейцарии ему удалось получить фальшивый паспорт на имя отставного прапорщика Арбузова, с которым он и отправился в «опасное путешествие». По дороге он остановился в Мюнхене в доме Александра Парвуса, который написал «обширное» предисловие к уже готовой брошюре Троцкого, получившей в связи с событиями Кровавого воскресенье новое название — «До 9 января» (см. «Наша революция»). По версии Парвуса, озвученной им в письме Павлу Аксельроду, Троцкий беспокоился, «как бы не пропала его брошюра» — но вскоре она была издана в Женеве меньшевиками^[6].

В своём предисловии Парвус «полностью одобрял» новую концепцию, сформулированную Троцким в пяти статьях брошюры: «Война и либеральная оппозиция», «Чего требуют земцы?», «Демократия», «Демократия и революция» и «Пролетариат и революция»^[6]. «Сущностью» выдвинутой концепции была мысль о том, что в русской, тогда ещё только «надвигавшейся», революции «пролетариату» — а не буржуазии и иным либеральным политическим силам, которых автор обозначал как «политических евнухов» — было суждено сыграть руководящую роль. Задачи социал-демократической партии виделись Троцкому в подготовке всеобщей политической забастовки и вооруженного захвата власти рабочими^[7].

Само восстание должно было, по версии Троцкого, «принципиально отличаться» от безуспешных рабочих восстаний XIX века: революционер советовал отказаться от тактики сооружения уличных баррикад — «бессмысленных и беспомощных» в условиях наличия у правительственных войск новых видов оружия — и вести «маневренную партизанскую войну». Кроме того он предлагал привлекать к революции крестьян и самих солдат — делая их помощниками, действующими под руководством пролетариата и партии — для чего следовало «развёртывать» агитацию как в деревне, так и в Русской императорской армии. Троцкий также требовал прекращения Русско-японской войны и созыва Учредительного собрания, которое должно было обеспечить переход власти к пролетариату. Ленин оценил брошюру Троцкого как «пустозвонство», обвиняя автора в том, что его «новые» взгляды одобрены Георгием Плехановым, Верой Засулич и другими меньшевиками (поскольку брошюра вышла в издательстве «Искры»)^[7].

Вена и Киев. «Политические письма»

После остановки в Мюнхене Троцкий, вместе с Седовой, поехал в Вену, где с помощью австрийских социал-демократов завершил подготовку к нелегальному возвращению в Империю. Седова выехала в Киев первой, с целью найти жильё и наладить подпольные связи. Троцкий же, проживая в австро-венгерской столице на квартире у Виктора Адлера, изменил (с помощью парикмахера) свою «внешность, уже достаточно примелькавшуюся русским охранникам за границей»^[8][7]: сбрил усы и бороду^[5].

В феврале 1905 года Троцкий оказался в Киеве, где вступил в контакт с местными меньшевиками, а затем — и с большевиком Леонидом Красиным, который, являясь в те годы вторым (после Ленина) человеком в большевистской фракции, стоял на примиренческих позициях и стремился к объединению большевиков и меньшевиков^[9]. В то же время, Красин являлся главой Боевой технической группы при ЦК РСДРП, ответственной за вооруженную борьбу с правительством: будущий нарком внешней торговли руководил, в частности, нелегальной переправкой в Российскую империю оружия, закупленного за границей; он также «мечтал» создать «бомбу величиной с грецкий орех». Существует подозрение, что Красин был причастен к «самоубийству» крупного фабриката Саввы Морозова в мае 1905 года (из-за страхового полиса)^[10][7].

В 1905 году Троцкий стал первым из социалистических эмигрантов, вернувшихся в пределы Российской империи в связи с началом революционных событий: после него, с «большим» временным отрывом (в середине октября), в Санкт-Петербург вернулся Парвус, с которым у Троцкого началось активное сотрудничество. В конце октября в столице появились Мартов, Засулич и Ленин; Аксельрод заболел и от поездки отказался. Плеханов же и «не подумал» о возвращении в Россию^[7][9]. «Личная осторожность», возможно, была ответственна за невозвращение многих известных деятелей революционных партий^[11].

В Киеве Троцкий неоднократно менял место жительства: квартира молодого адвоката, глазная лечебница (в которой он «притворялся пациентом»^[12] и где ему покровительствовал главный врач), дом профессора местного технологического института, «приют» у «либеральной вдовы» — то есть революционер активно пользовался услугами «либералов», о которых «презрительно» отзывался в своей публицистике. По договоренности с Красиным, Троцкий начал составлять тексты прокламаций, обращенных к населению Империи. Из данного цикла в собрание сочинений Троцкого позже вошли только две листовки, сохранившиеся в архиве Киевского губернского жандармского управления и обращенные к российским крестьянам: «Крестьяне, к вам наше слово!» и «Новые царские милости». Обе они были опубликованы за подписью ЦК РСДРП весной 1905 года и напечатаны в большевистской подпольной типографии «Нина», располагавшейся в Баку. По мнению Фельштинского и Чернявского, как сама подпись ЦК РСДРП, так и использование бакинской типографии свидетельствовала об «определенной степени сближения» будущего наркомвоенмора с «умеренной» частью большевиков^[11]. Судя по наблюдениям адвоката Михаила Мандельштама, ещё накануне 1905 года большевики и меньшевики «работали совместно» (Мандельштам М. Л. 1905 год в политических процессах. Записки защитника. М.: Изд-во Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев, 1931. С. 172), что возможно было связано с тем, что впервые в истории партии её члены имели возможность открыто, не боясь царской охранки, голосовать и выбирать руководящие органы.

Основным содержанием прокламаций Троцкого был призыв к крестьянству оказать поддержку городским рабочим в их борьбе «с народными врагами»: царским двором, помещиками, правительством и чиновничеством, а также и «либералами» — которые «обманывали» крестьян. В листовках выдвигались требования отказаться от уплаты налогов, вооружиться и даже «предпринимать походы» в соседние города для «прямой поддержки» пролетариата. Одновременно с этим революционер призывал к созыву «всенародного Учредительного собрания»^[11]. Троцкий формулировал свои призывы самыми простыми словами, «нараспев, в ритме народного славянского сказания, с характерными припевами и повторами» — биограф Троцкого Исаак Дойчер полагал, что «и слова, и ритмический строй как будто предназначались для чтения вслух деревенским полуагитатором-полусказителем»^[13]:

Все петербургские войска были подняты на ноги. Это русский царь снаряжался разговаривать со своими поданными. Двести тысяч рабочих тянулись ко дворцу. Они нарядились в свои воскресные платья, - и седовласые старцы, и юноши; жены шли рядом со своими мужьями, отцы и матери вели за руки малых детей. Это народ шёл к своему царю. Слушайте, слушайте, крестьяне! Каждое слово должно врезаться в ваши души неизгладимыми чертами.

По имевшимся в начале XXI века сведениям, всего Троцкий в «киевский» период написал пять прокламаций, обращенных к крестьянам, рабочим, солдатам и представителям интеллигенции. Меньшевик Пётр Гарви, прочитав выпущенные от имени ЦК прокламации, отозвался о них, как о «написанных блестяще», рукой «опытного и яркого партийного литератора»; он также обратил внимание на лозунг «Да здравствует Временное революционное правительство!». На конспиративной встрече, состоявшейся в квартире киевской социалистки С. М. Заруцкой, Гарви впервые увидел Троцкого, описав его как высокого мужчину «в огромной шубе до пят и с енотовым воротником до плеч, в руках боярская меховая шапка… точно барин: так дисгармонировало одеяние Троцкого с крохотной комнаткой и с нашими косоворотками!»^[14][11].

На этой встрече Троцкий изложил собравшимся революционерам свою концепцию, из которой собственно и следовал лозунг о Временном революционном правительстве. Гарви позже вспоминал, что^[11]:

Внешне Троцкий говорил, как всегда, блестяще. Через 2 — 3 минуты он уже встал со стула и говорил жестикулируя, точно на большом митинге. Это как-то неприятно резануло — все же разговор происходил в тесном кругу партийных товарищей. Ораторские приемы, жестикуляция, отточенные фразы — все это не соответствовало обстановке, отдавало позой, ставшей, кстати, у Троцкого второй натурой. Широкими мазками набрасывал он картину развертывавшейся революции: в одном углу поднималось стомиллионное крестьянство, в другом — армия, в третьем — угнетенные национальности, и казалось, тесна комната для широких обобщений и для не менее широких жестов Троцкого. Он приехал меньшевиком, но меньшевиком собственного покроя, со своими схемами и планами — и это сразу почувствовалось, даже независимо от содержания его речи[15].

Ораторское мастерство Троцкого, однако, не помогло ему привлечь на свою сторону киевских меньшевиков: все присутствовавшие на конспиративной встрече выступили против мнения докладчика, доказывая Троцкому, что за попытками «углубить революцию» наступит её неизбежное поражение^[11]. В Киеве Троцкий также вновь установил связь с газетой «Искра»: её редакция опубликовала «Письмо из России» («Нечто о квалифицированных демократах») и два «Политических письма» революционера — статьи были подписаны новым псевдонимом «Неофит» (новообращенный), который, по мнению Фельштинского и Чернявского, имел «политический подтекст», подчеркивая изменение в политической позиции Троцкого. «Письмо из России» содержало «жёсткие нападки» на «самый вредный тип демократов» — из числа бывших приверженцев марксизма, собравшихся вокруг редакции журнала «Освобождение» — в первую очередь речь шла о Петре Струве, который обвинялся в том, что стремился «донести правду до царя». У «освобожденцем», по мнению Троцкого, отсутствовали «орудия давления» на правительство и «они заботились не о сплочении сил (хотя бы одной интеллигентской демократии!) для давления на земцев, а об развращении (другого слова не подыщешь) политической совести этой интеллигенции безоговорочным следованием за земцами»^[16][17].

В «Политических письмах», особенно во втором, революционер вступил в полемику с самой редакцией «Искры» — Плехановым, Мартовым, Аксельродом и Мартыновым — которые, поместив в газете статью Парвуса «Итоги и перспективы» (см. одноимённую часть книги Троцкого), выразили «осторожное несогласие» с её содержанием. Троцкий в этих текстах высказывал суждение, что очередным — непосредственным и ближайшим — этапом революции должно стать вооруженное восстание^[17]:

...выполнение этой черной работы революции, организация восстания, становится в данный момент… высшей политической обязанностью[18].

Кроме того, Троцкий высказывал и ещё одно «крамольное» положение, противоречившее привычным «догмам» классической социал-демократии — которая проводила чёткий «логический и хронологический» рубеж между эпохами буржуазно-демократической и социалистической революций; Троцкий же писал о скором наступлении «политического господства» российского пролетариата^[17]:

Победу восстания, как и торжество всей революции, может обеспечить только пролетариат. Другие группы городского населения и крестьянство сыграют в революции свою роль, поскольку будут идти за пролетариатом, поддерживать его, облегчать ему работу. Самостоятельной революционной роли, сколько-нибудь равносильной роли пролетариата, не сыграют ни крестьянство, ни мещанство, ни интеллигенция! Это значит не что иное, как то, что революционное развитие влечет пролетариат, а вместе с ним нашу партию к временному политическому господству[19].

«Русская газета» и «Начало»

Троцкий в октябре—декабре 1905 года работал сразу по трём основным направлениям. Во-первых, он занимался журналистикой, сотрудничая одновременно в трёх газетах. Вместе с Парвусом, он приобрёл маленькую «Русскую газету» и за несколько недель превратили малотиражное издание в популярный печатный орган: тираж газеты поднялся сначала с 30 до 100 тысяч экземпляров, а через месяц — до полумиллиона (биографу Троцкого Яну Тэтчеру последняя цифра казалась сомнительной^[39]). «Недружелюбно относившийся» к Троцкому Гарви^[40] признавал позже, что Троцкий и Парвус смогли превратить издание «в бойкую популярную рабочую газету»^[41]. 13 ноября увидела свет организованная Троцким, совместно с группой меньшевиков, большая общеполитическая газета «Начало», в которой, кроме Троцкого и Парвуса, сотрудничали Мартов, Потресов, Дан и Мартынов; поскольку в редакции преобладали меньшевики, Троцкий и Парвус потребовали, чтобы их статьи публиковались с подписью, что и было сделано. Формально, ответственным редактором «Начала» (имевшего в качестве прототипа газету Карла Маркса «Neue Rheinische Zeitung»^[39]) являлся «демократически настроенный» врач и социолог Давид Герценштейн, который, «не задумываясь, дал свое имя непримиримо революционному изданию» — за что беспартийный врач был арестован и осужден (в тюрьме он провёл год); на суде Герценштейн давал показания «со слезами на глазах», сообщая, что «редактируя самую популярную газету, [революционеры] питались между делом сухими пирожками, которые сторож приносил завернутыми в бумагу из ближайшей булочной»^[42][43][44].

В газете «Начало» Троцкий вёл дискуссию с рядом меньшевистских деятелей. Мартов, полагая, что ему будет очень трудно «ужиться» с Троцким в одном издании, в конце октября писал Аксельроду, что «в интересах революции» сделает «все возможное, чтобы ужиться». У Плеханова же участие будущего наркома в меньшевистской газете вызвало «негодование»: в феврале 1907 года он апеллировал — и тоже к Аксельроду^[45]:

...Каким это образом меня вынуждают платить за „Начало“, которое было мне так ненавистно.

Первоначально Троцкий, в отличие от меньшевиков, занял позицию бойкота выборов в Государственную думу. Вскоре, однако, Мартов констатировал, что «Петр Петрович» (Троцкий) от тактики бойкота отказался. Само «Начало» выходило недолго: 2 декабря 1905 года, после появления шестнадцатого номера, газета была закрыта правительством; сам Троцкий, объяснял это «гигантским успехом» издания, на фоне которого большевистская «Новая жизнь», выходившая в тот период восьмидесятитысячным тиражом и позитивно откликнувшаяся на появление нового революционного издания со статьями Троцкого^[46], выглядела «серовато» — в тот период Ленин в неё не писал^[39]. Лев Каменев также свидетельствовал, что столичные покупатели, действительно, прежде всего требовали «Начало»^[45]:

Я с досадой сказал себе: да, они в „Начале“ пишут лучше, чем мы[47].

Ленин позже отмечал, что «Новая жизнь» и «Начало» несколько по разному «видели» Петербургский Совет: если газета Троцкого считала Совет органом рабочего самоуправления, то большевистский печатный орган видел в нём «эмбрион» революционного органа государственной власти^[48]. В списке авторов «Начала» значился и ряд европейских социалистов: Виктор Адлер, Август Бебель, Карл Каутский, Роза Люксембург, Франц Меринг, Клара Цеткин^[49].

«Известия»

Кроме «Русской газеты» и «Начала» Троцкий сотрудничал и с собственным органом Петербургского Совета — газетой «Известия», которая начала выходить 17 октября 1905 года. Первый номер «Известий» вышел небольшим тиражом в частной типографии, а со следующего номера, газета стала печататься путём «ночных набегов» представителей Совета на типографии крупных петербургских газет: «Сын Отечества», «Наша жизнь», «Биржевые ведомости» и так далее. Для выполнения данной задачи Советом была сформирована специальная «летучая дружина», получавшая задания лично от Троцкого ^[50][51].

Троцкий писал для «Известий» не только передовые статьи, но и целый ряд информационных материалов, воззваний, манифестов и агитационных текстов. В газете также помещались и официальные документы как самого Совета, так и РСДРП — автором этих «особо важных» материалов тоже был Троцкий^[51]. Основное внимание в своих публикациях Троцкий сосредоточил не столько на российском самодержавии, сколько на либеральных партиях и организациях, которых подвергал «резкой и язвительной» критике. До того как «расстановка сил» в политике Империи ещё не была вполне определена, главным объектом критики революционера была Партия демократических реформ и её печатный орган — журнал «Вестник Европы». Троцкому «была ненавистна» установка организации на мирный путь обновления общества; он вступил в полемику с общественными деятелями, примыкавшими к партии: юристом Константином Арсеньевым, экономистом Александром Посниковым, социологом Максимом Ковалевским. «Доставалось» и другим политическим течениям интеллигенции — прежде всего, прогрессистам; их установки на создание в России конституционно-монархического строя, были «решительно чужды» революционеру^[51]. При этом, деятельность в качестве оппозиции царскому режиму создавала среднему классу «политический престиж», в известной степени опасный для революции^[52].

Главным же объектом критики Троцкого стала свежеобразованная Конституционно-демократическая партия (Партию народной свободы): атаки на кадетов, «аккумулировавших в своих рядах цвет российской интеллигенции начала XX в[ека], мечтавшей о радикальном преобразовании страны парламентским путем и на основе общечеловеческих ценностей»^[53] и их лидера — Павла Милюкова — были постоянны (см. статьи Троцкого «Интеллигентская „демократия“» и «Открытое письмо профессору П. Н. Милюкову»^[54])^[51] — из всех «обличительных речей» против либерализма, написанных Троцким за многие года, последний текст казался Дойчеру «самым едким и злым»^[55]:

История ничему не научает своих профессоров. Ошибки и преступления либерализма интернациональны. Вы повторяете то же, что ваши предшественники делали в вашем положении полвека назад...

Партийная деятельность

Вторым направлением работы Троцкого в 1905 году стала деятельность в рамках РСДРП, с целью объединения их в действительно единую партию. Сразу же после возвращения в Санкт-Петербург Троцкий стал инициатором образования Федеративного совета РСДРП, в состав которого вошли представители Петербургской группы меньшевиков и Петербургского комитета большевиков, а также — представители большевистского ЦК и меньшевистской Организационной комиссии. В задачи Федеративного совета входило регулирование устной и печатной агитации и координация действий с другими революционных организациями столицы. В «Известиях» Совета было опубликовано составленное Троцким сообщение об образовании Федеративного совета, в котором революционер «весьма оптимистично» писал^[56][57]:

Великая российская революция близится к победе. Наступающие решительные события требуют особенно сплоченности и единства пролетарской борьбы. От степени сознательности, степени организованности пролетариата и от единообразия его выступлений зависит главным образом исход революции. Полная победа революции может быть тогда и только тогда, если во главе ее будет идти пролетариат, который сумеет повести за собой до конца крестьянство и мелкую городскую буржуазию в борьбе за демократическую республику[58].

Троцкий фактически возглавил Федеративный совет, являлся автором его новых постановлений: им была составлена резолюция протеста против приказа столичного генерал-губернатора Дмитрия Трепова о том, что устройство митингов и демонстраций разрешается только в трёх местах города^[59].

Деятельность в Совете

Третьим — главным — направлением для Троцкого стала сама работа в Совете: в нём внефракционный революционер сотрудничал как с меньшевиками Дмитрием Сверчковым и Петром Злыдневым, так и с большевиками Александром Богдановым, Богданом Кнунянцем и Красиковым; он также работал с эсерами Виктором Черновым и Николаем Авксентьевым. Поначалу большевики Совета, особенно Богданов, относились к советам «подозрительно» — так как видели в них осуществление идеи о «неоформленных классовых организациях» пролетариата, которую проводили меньшевики, оценивая это как отказ от идеи захвата власти; сторонники Ленина заняли «агрессивную» позицию. Они составили план о внесении в Совет предложения о немедленном признании и принятии социал-демократической программы, а также — о передачи большевикам руководства Советом; в случае непринятия своего предложения она намеревались выйти из состава Совета. Через несколько дней Красиков действительно внёс подобное предложение: оно принято не было, но выйти из рабочего органа большевики «сочли нецелесообразным»^[59].

Тот факт, что Советы постепенно превращались в значительную политическую силу, заставлял сторонников Ленина «считаться с реалиями». При этом, ни на заседаниях Исполкома Совета, ни на пленарных заседаниях разногласия между большевиками и меньшевиками отчетливо не проявились — также, не было существенных расхождений и между социал-демократами и социалистами-революционерами. Фельштинский и Чернявский считали, что в текущей практической работе «догматические споры» отошли на второй план и стало преобладать сотрудничество, в обеспечение которого Троцкий внес «безусловный» вклад. В частности, он поддерживал умеренные предложения эсеров, выступавших против введения восьмичасового рабочего дня явочным порядком, и выступал против чрезмерного увлечения политическими стачками^[59].

В первый день работы Совета его председателем был избран одесский мещанин и меньшевик Саул Зборовский (по кличке «Кузьма»), но он, будучи «лицом случайным»^[59], проявил «полную неспособность к организационной деятельности» и уже на следующий день был заменен присяжным поверенным (адвокатом) Георгием Хрусталевым, который в Совете имел псевдоним «рабочий Носарь», из-за чего стал известен как «Хрусталев-Носарь». Однако и новый председатель не проявлял плодотворной активности: его роль сводилась, главным образом, к формальному проведению заседаний при относительном соблюдении порядка дня и регламента — которому ему, зачастую, следовать не удавалось. В подобных условиях организационного «хаоса» роль Троцкого все более возрастала: он выступал с многочисленными инициативами. Прокурор Сергей Завадский, ведший позже судебное дело членов Совета, высказывал мнение, что Хрусталев был «просто пешкою революции, идя на поводу, как и многие другие, у Троцкого». Ленин, по мнению Фельштинского и Чернявского, завидовал Троцкому, ставшему «народным трибуном»: Луначарский вспоминал, как в его присутствии кто-то сказал Ленину: «Звезда Хрусталева закатывается, и сейчас сильный человек в Совете — Троцкий»; лидер большевиков как будто омрачился на мгновение, а потом выдавил: «Что ж, Троцкий завоевал это своей неустанной работой и яркой агитацией»^[60][61][62].

Финансовый манифест

В тот период официальные власти Российской империи продолжили своё «контрнаступление» на Совет. 2 декабря Советом был опубликован «Финансовый манифест»^[93] за авторством Парвуса: идея составления воззвания и его первоначальный текст принадлежали Всероссийскому крестьянскому союзу (его писали члены Главного комитета Семён Мазуренко и Ф. П. Медведев), который ещё в ноябре «пригрозил» правительству изъятием вкладов из банков и закрытием винных лавок^[94]. Манифест перед публикацией был отредактирован Троцким, «обогатившим» его как новыми положениями и «яркостью» формы. В ответ на утверждение и публикацию данного документа, правительство издало официальные правила, ужесточавшие наказание за участие в забастовках («Временные правила о наказаниях наиболее опасных проявлений участия в забастовках»), а также — закрыло все восемь газет, полностью или частично^[95] опубликовавших Финансовый манифест^[88]. «Обе стороны увидели в [Манифесте]… прообраз восстания^[96].»

Сам Манифест — подписанный Советом рабочих депутатов, Главным комитетом Всероссийского крестьянского союза, Центральным комитетом и Организационной комиссией социал-демократической партии, ЦК партии социалистов-революционеров, ЦК Польской социалистической партии^[97] — провозглашал неизбежность финансового краха царизма и предупреждал рабочих и крестьян, что долговые обязательства династии Романовых не будут признаны «победоносным народом»^[98]:

Самодержавие никогда не пользовалось доверием народа и не имело от него полномочий. Посему мы решаем не допускать уплаты долгов по всем тем займам, которые царское правительство заключило, когда явно и открыто вело войну со всем народом.

Авторы манифеста исходили из идеи о том, что реальный путь к свержению царского правительства состоял в отнятии у него источника существования — финансовых доходов. В связи с этим манифест содержал призыв к рабочим и другим бедным слоям населения Российской империи изымать свои вклады из сберегательных касс и банков страны, а также — требовать выплаты заработной платы наличными деньгами в «звонкой» монете (то есть, золотом). К крестьянам же был обращен и отдельный призыв не производить выкупных платежей за землю, полученную ими в результате реформы 1861 года (см. Отмена крепостного права). Документ рассматривался как «средство нажима» на царское правительство, с целью ослабления его «финансовой мощи» и подрыва доверия к нему со стороны как зарубежных государственных, так и предпринимательских кругов^[99]. Фельштинский и Чернявский считали Финансовый манифест «признаком слабости» Совета^[99].

В конце ноября — начале декабря 1905 года Троцкий стал публиковать в большевистской газете «Новая жизнь», в «Русской газете» и в газете «Начало» все более «дерзкие» статьи и обращения: хотя он и воздерживался от прямого призыва к вооруженному восстанию. Непосредственно после ареста Хрусталева-Носаря в «Русской газете» появилась «странная и противоречивая» статья под заголовком «Дерзайте!»: в ней содержался «провокационный» призыв к властям Империи^[99]:

Правительство осмелилось захватить Хрусталева. Пусть же оно не теряет времени и захватит весь Совет рабочих депутатов!... Дерзайте, палачи! Революция спокойно ждет вашей последней атаки!

Далее в тексте объяснялось, что за Советом «стоит пролетариат» и «сила революционного народа», потому автор полагал, что чиновники не посмеют в действительности исполнить его призыв. Струве, ознакомившись с текстом, отметил, что «Совет рабочих депутатов заготовил (на словах) вооруженное восстание и тем приготовил свой собственный арест»^[99].

В начале декабря, в редакции «Начала», Троцкий встретился со своим старым знакомым — ещё по Николаеву — врачом Григорием Зивом, который оставил «зарисовку» данной встречи^[100]:

В элегантно одетом, изящном господине с очень важным видом я с трудом узнал Леву Бронштейна с его небрежной косовороткой и прочими атрибутами былого опрощения. Хотя он обнялся со мной и расцеловался, в его отношении ко мне явно давал себя чувствовать покровительственный холодок человека, стоящего очень высоко на общественной лестнице и не имеющего возможности тратить время с друзьями того отдаленного времени, когда он еще не был в чинах. Он уделил мне всего 2 — 3 минуты в коридоре, пригласил на завтрашнее заседание Совета и исчез в редакционном лабиринте

Арест и «бурлеск» Троцкого

Заседание Совета, на которое был приглашён Зив, состоялось 3 декабря в здании Императорского Вольного экономического общества: Троцкий председательствовал, а также и выступал с «обширным» докладом о текущей работе Исполкома. В тот день, на заседании Исполкома, большевики — руководствуясь требованиями Ленина — предложили объявить в Санкт-Петербурге всеобщую политическую стачку в знак протеста против «реакционной» политики правительства (заключавшейся в закрытии газет): сторонники будущего главы Совнаркома призывали «принять вызов абсолютизма… идти навстречу решительной развязке». Данное предложение поддержали делегаты Железнодорожного и Почтово-телеграфного союзов^[101]. Сам Троцкий высказал мнение, что восстание должно начаться не в столице (поскольку в городе присутствовали «отборные» вооруженные силы), а на периферии Империи, где правительственных чиновников можно «застать врасплох». Пока на заседании шла дискуссия, стало известно, что правительство уже отдало приказ об аресте как руководителей Исполкома Совета, так и других активных деятелей данного органа. К зданию Вольного экономического общества стали стягиваться правительственные войска — солдаты гвардейского Измайловского полка, верховые казаки, жандармы, полицейские — и представители административных властей^[102].

В тот момент Помпейский зал Вольного общества был заполнен как членами Совета, так и корреспондентами и простыми гражданами, ожидавшими начала вечернего заседания выборного органа. Исполнительный комитет, проводивший своё заседание на втором этаже того же дома, принял решение скрыться, дабы «обеспечить преемственность в работе», но было уже поздно — здание было полностью окружено. Через несколько минут первый Петербургский Совет рабочих депутатов, просуществовавший 50 дней^[103], в полном составе был арестован солдатами^[102]; перед арестом Троцкий «велел» делегатам сломать затворы на имевшихся у некоторых из них револьверах — он не желал сдачи оружия «врагу»^[104].

Когда полицейский чин вошёл в Помпейский зал и начал зачитывать приказ об аресте, Троцкий устроил «спектакль» («остроумный и дерзкий бурлеск»^[105]): он прервал офицера и попросил подождать, пока закончит выступавший перед Исполкомом Совета оратор. После окончания его речи Троцкий, согласно регламенту, обратился к делегатам, с вопросом «согласны ли» они заслушать полицейского с «информационным» сообщением; получив согласие присутствующих, он предоставил офицеру слово — после чего Исполком постановил, что заявление властей об аресте «принимается к сведению» и попросил полицию покинуть зал заседания, поскольку не был готов повторно давать ей слово. «Сбитый с толку» полицейский действительно, «к великому изумлению присутствующих», вышел из зала — возникшая таким образом пауза была использована членами Исполкома для уничтожения «компрометирующих» документов и оружия. После возвращения полицейского, уже с отрядом солдат, Троцкий официально закрыл заседание^[94][103].