Вадим Валерианович Кожинов | |
---|---|
| |
Дата рождения | 5 июля 1930[1] |
Место рождения | |
Дата смерти | 25 января 2001[1] (70 лет) |
Место смерти | |
Гражданство (подданство) | |
Род деятельности | литературный критик, публицист, литературовед, филолог |
Язык произведений | русский |
Вади́м Валериа́нович Ко́жинов (5 июля 1930, Москва — 25 января 2001) — советский, затем российский литературовед[2], критик и публицист. Кандидат филологических наук (1958).
Родился в Москве 5 июля 1930 года в семье служащего. Отец — Кожинов Валериан Фёдорович, инженер, доктор технических наук, 1903 года рождения; мать — Кожинова Ольга Васильевна (в девичестве Пузицкая; сестра С. В. Пузицкого), домохозяйка, 1904 года рождения; брат Кожинов Игорь Валерианович, зав. лабораторией общеотраслевых проблем НИИ КВОВ, 1939 года рождения. В 1948 году окончил среднюю школу и поступил в МГУ на филологический факультет, который окончил с отличием в 1954 году. После окончания университета учился в аспирантуре Института мировой литературы АН СССР. С 1957 года работал сотрудником отдела теории литературы в этом институте. В 1958 году защитил кандидатскую диссертацию «Становление романа в европейской литературе (XVI—XVII вв.)»[3][4].
По опубликованным[5] воспоминаниям Алексея Пузицкого, двоюродного брата Вадима Кожинова, до Великой Отечественной войны семья Кожиновых жила около Девичьего Поля, на втором этаже старого деревянного дома, построенного дедом, действительным статским советником и директором гимназии В. А. Пузицким; непосредственно перед войной Кожиновы получили новую квартиру в доме у Донского монастыря[источник не указан 400 дней].
В первый брак, несмотря на несогласие своей матери, В. В. Кожинов вступил со студенткой МГУ, впоследствии киноведом и сценаристом, Людмилой Рускол (род. 1930)[6], дочерью правоведа Александра (Шапсе-Цви) Абрамовича Рускола (1898—1967) и библиотекаря Сарры Павловны (Пейсаховны) Мировской (1898—1979)[7][8]. В 1950 году у Кожиновых родилась дочь Елена[9], в 1959 году супруги расстались. Более сорока лет В. В. Кожинов был женат вторым браком[10] на литературоведе[11] Елене Ермиловой[12], дочери известного литературного критика Владимира Ермилова[13], с которой его познакомил литератор Александр Байгушев[14].
В январе 2001 года у Кожинова обострилась язвенная болезнь, повлекшая смерть, согласно медицинскому диагнозу, от «острого желудочного кровотечения»[15].Похоронен в Москве на Введенском кладбище[16], помимо друзей и родных на похоронах присутствовала значительная часть абхазской диаспоры Москвы[17], с которой его связывали дружеские отношения[18].
В. В. Кожинов — автор более 30 книг, основные работы посвящены вопросам теории литературы, русской литературе XIX века, современному литературному процессу (в первую очередь поэзии), истории России. Многие критики особо выделяли книгу Кожинова «Тютчев» (М., 1988)[19]. Кожинов открыл для советской интеллигенции личность М. М. Бахтина, жившего в нищете и безвестности, добился публикации его трудов «Проблемы поэтики Достоевского» в 1963 году и «Творчество Франсуа Рабле» в 1965-м, принял активное участие в их обсуждении. Ему принадлежит честь открытия для широкой читательской аудитории поэзии Н. М. Рубцова[20], ,которого он лично хорошо знал.
Как литературовед, В.В.Кожинов всегда подчёркивал: неотъемлемой особенностью отечественной культуры, в отличие от культуры народов Европы, является то, что "в начале всегда Слово". Он утверждал, что русская песня как культурное явление уникальна прежде всего потому, что в Италии и других европейских странах нет или почти нет песен на стихи выдающихся поэтов, а в России общеизвестны песни и романсы на стихи всех крупнейших поэтов - от Державина до Есенина. По утверждению В.В.Кожинова, "стихотворение, став песней, как бы обретает крылья, несущие его по всей России".
В.В. Кожинов уделял в своём творчестве большое внимание развенчиванию антироссийских мифов и исторических штампов. В частности, в труде "О русском национальном сознании" он писал о том, насколько однобоко, без учёта европейского политического контекста того времени, исторические источники изображают личность Ивана Грозного: "При самом "жестоком" царе Иване IV, как точно установлено новейшими исследованиями, в России было казнено от 3 до 4 тысяч человек, а при короле Генрихе VIII, правившем в Англии накануне правления Ивана IV, в 1509-1547 годах, только за "бродяжничество" было повешено 72 тысячи согнанных с земли в ходе так называемых "огораживаний" крестьян".
В том же труде он подвергает суровой критике укоренившийся в сознании интеллигенции штамп о рабской психологии русского крестьянина:
"Пушкин, мировосприятие которого, как и чаадаевское, сложилось до раскола русской мысли на славянофильство и западничество, так изложил свою беседу с представителем западной демократии англичанином Кальвилем Фрэнклендом (1797-1876), прожившим около года в России в 1830-1831 годах:
"Я обратился к нему с вопросом: что может быть несчастнее русского крестьянина?
Англичанин. Английский крестьянин.
Я. Как? Свободный англичанин, по вашему мнению, несчастнее русского раба?..
Он. Во всей России помещик, наложив оброк, оставляет на произвол своему крестьянину доставать оный как и где он хочет. Крестьянин промышляет, чем вздумает, и уходит иногда за 2000 верст вырабатывать себе деньгу. И это называете вы рабством? Я не знаю во всей Европе народа, которому было бы дано более простору действовать".
Одна из самых значительных мыслей В.В. Кожинова, которая красной нитью проходит через все его книги, заключается в исторической преемственности "красной", большевистской России по отношению к Российской Империи: "Несмотря на все богоборческие призывы и интенсивнейшую антирелигиозную пропаганду после 1917 года, Святая Русь - пусть и подспудно, невидимо - существовала всегда".
Некоторые высказывания критика получили широкое цитирование, например, про «тюрьму народов»[21][22][23]:
«И если уж называть Россию „тюрьмой народов“, то, в точном соответствии с логикой, следует называть основные страны 3апада, не иначе как „кладбищами народов“, а потом уж решать, что „лучше“ — тюрьма или кладбище».
— Вадим Кожинов
Очень существенна мысль В.В.Кожинова о том, что "...гражданская война 1918-1922 годов шла не между сторонниками рухнувшей Империи и её противниками, а между теми, кто пришли к власти в результате Февральского переворота, и свергнувшими их в Октябре большевиками... В советской историографии белым безосновательно приписывали цель восстановления самодержавия." ("Победы и беды России, М.: "Алгоритм", 2000 г., с. 20).
Наконец, венцом исторических исследований В.В.Кожинова следует признать его анализ событий 30-х, 40-х и 50-х годов в Советском Союзе, включая коллективизацию, массовые репрессии и Великую Отечественную войну. Совершенно безосновательно Кожинова относят к поклонникам Сталина, который писал относительно коллективизации: "...попытки "обелить" Сталина несостоятельны", но при этом оговаривался: "..главный "вождь" (хотя его роль в трагедии того времени не подлежит никакому сомнению) стремился "смягчить" ход коллективизации, делая это, конечно же, не их "гуманных", а из чисто прагматических соображений" ("Россия Век XX", М.: "Алгоритм", 1999 г., с.444). Он развенчивал миф об исключительной личной злобности и мстительности И.Сталина, объясняя его действия объективными политическими и экономическими факторами, а не личными чертами характера. В.В.Кожинов писал о массовых репрессиях конца 30-х годов: "Кажется, совсем нетрудно понять, что "замена" более полумиллиона(!) руководителей никак не могла быть проявлением личной воли одного - пусть и всевластного - человека, и причины такого переворота неизмеримо масштабнее и глубже пресловутого "культа личности". ("Россия Век XX", М.: "Алгоритм", 1999 г., с.362).
Большой глубиной отличаются исследования В.В.Кожинова о причинах победы Советского Союза во Второй Мировой войне. Одним из ключевых, переломных эпизодов войны от считал оборону Ржева, потому что именно там немецкая армия после тяжелейших и безрезультатных боёв, продолжавшихся в течение года, впервые добровольно отступила. В целом же В.В.Кожинов объяснял победу советского народа в войне прежде всего тем, что для России речь шла не о защите завоеваний революции и не о защите советского режима, а о самом бытии русского народа, который перестал бы существовать духовно и физически в случае победы гитлеровцев.
В начале 2000-х годов ректор Армавирского педагогического университета Владимир Сосновский и заведующий кафедрой литературы АГПУ Юрий Павлов организовали в Армавире ежегодную Международную научно-практическую конференцию «Творчество В. В. Кожинова в контексте научной мысли XX-XXI веков»[24]. В 2013 году в «Кожиновских чтениях» приняли участие писатель Захар Прилепин и критик Владимир Бондаренко[25].
По воспоминаниям литературного критика Владимира Бондаренко в советской литературной политике Вадим Кожинов обладал достаточным влиянием, чтобы организовать практически любое книжное издание[27], он же отмечал, что Кожинов «умело влиял на целое поколение поэтов и критиков»[28]. Литературный критик Кирилл Анкудинов называл Кожинова «профессиональным делателем поэтов»[29], Екатерина Маркова называла Вадима Кожинова, оказавшего огромное влияние на её творческую судьбу, основателем «черносотенного издательства» «Алгоритм» и активистом так называемой литературной «русской партии»[30], при этом отметила, что, по мнению Кожинова, "марксисты-большевики оклеветали «чёрную сотню».
«Евразийская концепция В. Кожинова плотно стыкуется с его общеисторическим взглядом на Россию в XX веке», — отмечает Валентин Оскоцкий[31], цитируя Кожинова: «…Евразийский народ — это не Азия плюс Европа, это совершенно особенный народ. И ещё, евразийцы — это, главным образом, русский народ…».
Литературовед Павел Басинский относил Вадима Кожинова к одним из ярких представителей шестидесятников[32].
Суждения Кожинова о черносотенстве (монография «„Черносотенцы“ и Революция», 1998), репрессиях 1937 года и роли евреев в истории Советского Союза вызвали ряд критических откликов. Так, историк Юрий Каграманов, рассматривая книгу «„Черносотенцы“ и Революция», находит в ней множество ошибок, некорректных утверждений и антиисторических подходов вроде приписывания большевикам в период Гражданской войны идеи сохранения «государственного пространства России» и «целенаправленное созидание прочной государственной структуры»[33]. Идеализацию Кожиновым черносотенства отмечает и Скиф Рэд (Руслан Баженов) в книге «Ампутация сознания, или Немного воска для ослиных ушей»[34].
Затрагивая вопрос о гибели евреев в ходе репрессий, Кожинов утверждает, что они были более широко представлены в высших эшелонах советской власти, чем другие группы — поэтому их больше и погибло.
Израильский историк Даниэль Романовский, причисляя Кожинова к отрицателям Холокоста, упрекнул его в своём интервью в отсутствии ссылок на источники и отметил вторичность тезисов[35]. Географ и писатель Павел Полян, анализируя очерк «Война и евреи», приходит к выводу, что «сам Холокост Кожинов не отрицает, но оспаривает его масштаб и ставит его в ряд с потерями русского народа»[36]. Мария Альтман также полагает, что Кожинова нельзя причислять к явным отрицателям Холокоста, отмечая, как и Романовский, что его тезисы не оригинальны и вполне укладываются в систему западного ревизионизма[37].
Павел Басинский, отмечая идеологизированность Кожинова, называл его одним из самых глубоких критиков[38].
По воспоминаниям издателей, сам Вадим Кожинов говорил, что профессиональные историки его «не считают за своего»[39], издатель также отмечал, что «он (Кожинов) не работал с архивными документами, но тщательно следил за последними достижениями узких специалистов, в частности, в археологии, и затем использовал эти труды для выстраивания своей концепции общественных отношений и исторических связей». Писатель Борис Споров называл Кожинова «историческим публицистом-просветителем» и констатировал, что «ни по образованию, ни по характеру В. В. Кожинов не был историком. Он не работал с архивами, не определял приоритеты развития общества, не исследовал заново те или иные исторические периоды. Его источниками были готовые исследования»[40]. Художник Илья Глазунов обращал внимание на то, что Кожинов «был во многом идеологическим цензором-комиссаром органа Союза писателей» и стал заниматься исторической наукой только «в последние годы своей жизни, став яростным норманистом», также Глазунов уточнил, что «не стремился к общению с ним, не считая его для себя авторитетом в литературоведении и тем паче в живописи, а также в истории»[41]. Впоследствии Станислав Куняев высказал недоумение по поводу подобного критического высказывания Глазунова о Кожинове[42] и напомнил о прежней симпатии художника к критику[43]. В конце 2000-х годов газета «Литературная Россия» обращала внимание читателей на то, что «современная историческая наука практически никак не отреагировала» на исторические опыты Кожинова[44]. По мнению журналиста Надежды Ажгихиной и историка Виктора Шнирельмана, историческая публицистика Кожинова относится к жанру фолк-хистори[45][46].
В 1989 году Кожинов принимает предложение[47] о выдвижении кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР по Щёлковскому избирательному округу и проигрывает выборы Николаю Травкину[48]. Кожинов никогда не состоял ни в одной партии, но в преддверии президентских выборов 2000 стал доверенным лицом Геннадия Зюганова, чем, по утверждению журналиста Виктора Кожемяко, искренне гордился[49]. В 1991 году Кожинов говорил, что он сам «не только не член партии, но ещё и антикоммунист с большим стажем, но в нынешних условиях, — никуда не денешься, — получается, что КПСС — одна из опор страны»[50].
В 1990 году подписал «Письмо 74-х».
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .