Необходимо освещение с различных точек зрения. |
Проверить информацию. |
Исиха́зм (от др.-греч. ἡσυχία, «спокойствие, тишина, уединение») — христианское мистическое мировоззрение[1], древняя традиция духовной практики, составляющая основу православного аскетизма[2].
Крупнейший современный исследователь исихазма о. Иоанн Мейендорф (1926—1992) выделяет несколько значений термина:
С. С. Хоружий критикует встречающуюся точку зрения на исихазм как на эзотерическую практику: «В сознании самой традиции исихастский подвиг никогда не мыслился как закрытый эзотерический культ, удел кружка избранных и род некой духовной экзотики и эксцентрики. Он был не чем иным как осуществлением бытийного призвания человека…»[5]
Российский учёный-религиовед Е. А. Торчинов определяет исихазм следующим образом:
В восточнохристианской традиции исихазмом называется разработанная система аскетической и монашеской практики, направленной на богопознание и обо́жение. Иногда родоначальником исихазма неправильно считается св. Григорий Палама (XIV в.), но он лишь богословски осмыслил, обосновал и систематизировал ту практику духовного делания, которая была в ходу у монахов-анахоретов с глубокой древности (во всяком случае, уже Евагрий Понтийский и Макарий Египетский — IV в. — знают практику «умной молитвы», составляющую суть исихазма) и которая приобрела законченные формы задолго до Паламы.Е. А. Торчинов. Религии мира: Опыт запредельного. Догматические религии откровения, стр. 478 |
.
Кратко говоря, исихазм — это практика умно-сердечной молитвы, совмещённая с трезвением (контролем) за всеми исходящими изнутри помыслами, способствующая очищению ума и сердца и подготавливающая (но не приводящая сама по себе) подвижника к богосозерцанию. Разумеется, речь не идёт о буквальном, физическом созерцании, а о духовном, «внутреннем» узрении. Как писал Св. Иоанн Синаит в Лествице: «исихаст есть старающийся заключить в своём теле бестелесное». Традиционным символом исихазма является восхождение Моисея на гору Синай, его пребывание на вершине во время Богообщения и последующее нисхождение для сообщения народу полученного откровения, но используется и представление о священнобезмолвии Моисея в течение 40 лет странствия избранного народа в пустыне[6]. Ключевыми для исихазма цитатами из Священного Писания являются: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк, 17:21), «Итак будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф, 5:48), «Когда молишься, войди в клеть[7] твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему втайне» (Мф, 6:6), «Хочу лучше сказать пять слов умом моим в церкви, нежели тьму слов на языке» (ср.: 1 Кор. 14: 19), «А соединяющийся с Господом есть один дух с Господом» (ср.: 1 Кор. 6:17), «Всё же обнаруживаемое делается явным от света, ибо всё, делающееся явным, свет есть» (ср.: 1 Еф. 1:13). Согласно Новому Завету, «Бога не видел никто никогда; Единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» (Ин, 1:18). Несмотря на невозможность чувственного видения Бога Отца, Палама и другие исихасты утверждают, что Божья благодать пронизывает сей мир, а «слава Господня», являющаяся в различных эпизодах Ветхого и Нового Завета (например, неопалимая купина, которую видел Моисей, свет на горе Фавор на Преображение) была на самом деле нетварной энергией Бога, то есть, исихасты зрят несотворённое и невещественное влияние Бога (энергию). Наивысшей энергией по Аристотелю обладает Бог-Перводвигатель, цель всего существующего, который сам неподвижен и является высшим покоем.[8] Никейский символ веры также утверждает: «Бог-Отец — Свет, а Сын — Свет от Света». Палама сформулировал богословие энергий, отличных от сущности Бога, в противовес тезису Фомы Аквинского о полном тождестве энергии и сущности Бога, и с этим утверждением Паламы согласны все исихасты. С бытовой точки зрения считается, что исихастская практика приводит человека в состояние умиротворения. Многие исихасты же утверждают о способности общения с ангельскими материями. Известны истории о чудесных способностях исихастов; сами же они руководствуются библейским принципом «скажи сей горе сдвинуться, и если истинно веруешь — сдвинется». Большая часть этих историй связана с Афонским монашеством.
В основе философии и богословия исихазма лежит учение об обо́жении, представление о том, что посредством Божьей благодати праведник может созерцать энергию непознаваемого Бога, соединяться таким образом с Богом (что в некотором смысле и называется обо́жением уже в этой земной жизни, поскольку исихасты считали, что несмотря на различие сущности и энергии Бога божественную энергию тоже можно называть Богом, соединение с Богом можно поэтому описывать как «обо́жение», «боговидение», «богосозерцание» и т. д., а соединённого таким образом человека можно исходя из уважения и христианской любви к Человеку называть «Богом по благодати» несмотря на то, что по существу (по природе) обо́женный человек остаётся человеком и, конечно же, не становится ни Богом, ни его наместником на Земле в какой бы то ни было форме[9])[10][11]. Наиболее известные представители византийского исихазма — Симеон Новый Богослов, Григорий Синаит, Григорий Палама[12]. Догматическим обоснованием исихастской практики стали развитые Григорием Паламой принципы святоотеческой концепции «синергии» — взаимодействия божественной благодати и свободной воли человека — и наметившееся ещё у Василия Великого и Григория Нисского[13] учение о различии божественной сущности и божественных энергий[14]. В сочинениях Григория Синаита и Григория Паламы развивалась система восхождения духа[15] Человека к божеству, учение о самонаблюдении, целью которого было нравственное улучшение, раскрывалась целая лестница добродетелей. На верху лестницы, углубляясь в себя во время доведённого Григорием Синаитом до совершенства сочетания чтения в уме Иисусовой молитвы с «дыхательным методом», инок должен был победить свои страсти и отрешиться от всего земного, в результате чего достигалось созерцание божественного света[16].
Этот раздел слишком короткий. Пожалуйста, улучшите и дополните его. |
Значительная часть идей исихазма была сформулирована ещё Отцами Церкви в первом тысячелетии[17][18]. Большая их часть представляла собой обоснование монашеских практик, как, скажем, у великого учителя Симеона Нового Богослова, византийского богослова X века, которого в Православии ставят в один ряд с апостолом евангелистом Иоанном Богословом и Григорием Богословом. Многие труды учителей исихазма включены в сборник «Добротолюбие». Но наиболее известным в миру теоретиком исихазма стал св. Григорий Палама, живший в XIV веке. Основным его трудом считаются «Триады в защиту священно-безмолвствующих». В 1341 году учение Паламы было впервые признано официальной доктриной греческих православных церквей, хотя и постепенно смягчалось (возможно, вначале с участием самого достаточно склонного к компромиссам Паламы — так, ещё при его жизни отказались от абсолютно полного разделения сущности и энергий Бога).
Ещё до этих событий преподобный Григорий Синаит переселился в населённую преимущественно славянами Фракию, и его ученики-славяне разнесли возрождённую им практику во все славянские страны[19]. Под покровительством патриарха Филофея и поддерживаемых им митрополитов Алексия и Киприана исихазм распространялся и на Русь, которую теперь часто считают «второй родиной исихазма», философским воплощением которого стали соборность, всеединство, богочеловечество[20], русский космизм[21]. Наиболее известные русские исихасты — Антоний Печерский, Сергий Радонежский, Стефан Пермский, Феофан Грек, Андрей Рублёв, Нил Сорский, Максим Грек. При этом Русская церковь руководствовалась не радикальными трудами Паламы и паламитов, а смягчёнными компромиссными решениями соборов.[22] Более поздние учителя русского исихазма — Паисий Величковский, который, в частности, вслед за изданием в 1782 году в Венеции колливадами «Добротолюбия» перевёл его на славянский язык, Тихон Задонский[23], Серафим Саровский, Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник[4].
В Православии богослов должен всегда оставаться чистым, праведным человеком, и это часто достигается практическим следованием исихастской традиции. Если в Синодальный период исихастская традиция не сохранялась в духовных академиях и семинариях, то сейчас, например, исихастская антропология — полноправное направление христианской антропологии. Традиция исихазма продолжается в настоящее время также во многих монастырях и исихастириях, в частности, на Афоне[24]. Выдающимся представителем этого направления в 20 веке явился старец Иосиф Исихаст[25][26].
Современный учёный Г. М. Прохоров развил теорию отца Иоанна Мейендорфа о политическом исихазме, согласно которой исихазм оказал определяющее влияние на политическую ситуацию Византии и Руси XIV века. Это связано с тем, что учениками св. Григория Паламы были Иоанн VI Кантакузин, Николай Кавасила и другие государственные деятели. По мысли Прохорова, многие их действия во внутренней и внешней политике связаны именно с исихазмом. Кроме того, он считает, что исихазм XIV—XVI веков, повлиявший на литературу, искусство, философию и политику, был не православным Предвозрождением, а православным Возрождением, и приводит в пример влияние гуманизма на западноевропейскую политику эпохи Возрождения[27]. Хотя взаимовлияние западноевропейского и православного Возрождения было двусторонним, но православные интеллигенты того времени, в том числе, антипаламиты (исихасты и неисихасты) и паламиты, сохранившие античное наследие и возрождавшие его, дали толчок итальянскому Возрождению. Исихастские споры, по мнению Г. М. Прохорова, стали точкой и встречи, и расхождения двух европейских Возрождений в начале пути. По мнению Прохорова, русские исихасты: Сергий Радонежский, Стефан Пермский и другие, — определяли судьбы Московского государства и создали идеологию формирования великорусской народности. Прохоров различает русский исихазм и паламизм, хотя и тот, и другой проявились как политический исихазм. Прохоров характеризует паламизм как противостоящий оказавшемуся в конечном итоге внецерковно направленным рационалистическому гуманизму (хотя гуманисты того времени сами не подозревали о внецерковной направленности гуманизма, и считали теорию посмертной славы Данте и ученика Варлаама Петрарки только дополнением к обещанному Церковью бессмертию). Церковно-персоналистский исихазм («христианский гуманизм»), отстаивал тезис о возможности прямого общения человека с Богом, причём некоторые паламиты считали, что и миряне могут общаться с Богом без посредничества Церкви. В то время, как римская церковь считала, что любое человеческое существо должно быть подчинено папе, исихасты доказывали возможность соединения с Богом и тела человека без посредничества и руководства римского епископа и необходимости подчинения ему. Обо́женный человек и Человек стояли в иерархии исихастов выше бесплотных ангелов и архангелов, не говоря уже о римской курии. Отстаивая единство тела, души и духа[15] человека, паламиты считали, что и тело человека соединяется с Богом[28][29]. Максим Исповедник считает: «…люди все целиком соучаствуют в Боге всём целиком, чтобы по образу соединения души и тела Бог становился доступным соучастию в Нём души, а через посредство души и тела, дабы душа получила постоянство, а тело — бессмертие и дабы человек весь целиком сделался Богом, обо́женный благодатью Бога, сделавшегося человеком, полностью (душею и телом) оставаясь человеком по природе и полностью (душею и телом) становясь Богом по благодати»[30]. Некоторые учёные и церковные деятели не только развивают теорию о политическом исихазме, например, вопреки замечанию о. Иоанна Мейендорфа, что несмотря на приверженность социальной справедливости православный может пройти с левыми только часть пути, рассматривают ленинизм как политический исихазм и религиозный материализм в марксистской оболочке[31], но и пытаются применить её к современной ситуации[32].
По мнению Сергея Хоружего, ветхозаветное совершенство, выражаемое понятием праведности, является ветхозаветной параллелью исихазма и его составной частью, но недостаточно согласно достигаемому исихастами новому совершенству во Христе, и праведник в смысле Ветхого Завета, вообще говоря, ещё не является совершенным. В Новом Завете понятия праведника и праведности переосмысливаются. (Особенно явно и определённо это делает Павел в Послании к Римлянам (гл. 4—6), где он вводит новое понятие праведности веры — или от веры, через веру — отличаемой от исполнения Закона. Но типологически сходной с исихазмом является практика ессеев, терапевтов кумранской общины (сынов Нового Завета, сынов Света), которая является неким средним пунктом между ветхозаветными и исихастскими представлениями[33]. При этом сам образ Преображения Господня, аналогом которого в некотором смысле исихасты считают своё обо́жение, по мнению Евгения Торчинова, так же имеет иудейские корни и восходит к учению о Шехине — Славе Божией, Божественном Присутствии в мире[34]. Во времена появления и расцвета исихазма не знали о роли сердца в кровообращении, а считали, что сердце проталкивает пневму (и воздух, и дух), поэтому проведённые Торчиновым далее параллели с практиками Дальнего Востока, основанные на роли сердца в кровообращении, не представляются убедительными или должны обосновываться иначе. Но он правильно указывает на старчество в России как на новое исихастское возрождение в XVIII—XIX веках. Уже в XIV веке исихазм нашёл благодатную почву в Болгарии, Сербии, в русском народном православии, пропитанном, как и исихазм, мессианскими идеями, и основанном не на Священном Предании, изучить которое мирянам было почти невозможно в то время, а на авторитете Священного Писания, особо почитаемого так же исихастами. Во многих направлениях старообрядчества исихазм стал практикой и мирян тоже, «вышел в мир». Выход в мир осуществлялся и в единоверии, и в православии. Например, Феофан Затворник считал, что молитва Иисусова непременно обязательна и для мирян. Святителя можно понять так, что при совершенствовании её и миряне могут перейти к «умному деланию»[35]. Исихастская традиция, аналогичная таковой других восточных церквей, с древнейших времён существовала и в грузинской церкви, но поздний исихазм (Григорий Палама, Сергий Радонежский, Паисий Величковский и др.) не был воспринят грузинской церковью, стремящейся сохранить свой национальный характер[36]. Ранний исихазм и его отражение в трудах Евагрия Понтийского, святого Нила Синайского, Марка Подвижника (им после осуждения Евагрия из цензурных соображений византийской церковью приписывались и труды Евагрия тоже) преломились в деятельности и трудах подвизавшегося в Западной Европе православного святого Иоанна Кассиана, ранее состоявшего в той же синайской монашеской общине, что и Евагрий. Труды Иоанна Кассиана оказали воздействие на святого Бенедикта (Венедикта)[17].
Аналогом исихазма у католиков латинских обрядов считается практика основанного святым Венедиктом ордена бенедиктинцев и других монашеских орденов устава Святого Бенедикта[источник не указан 1083 дня], действовавших по принципу киновии ещё до введения императором Иоанном Цимисхием киновии на Афоне в 971 году. Приверженность киновии повлияла на сходство социальных концепций бенедиктинцев и православных исихастов. Не случайно ордена устава Св. Бенедикта перенимают практику Иисусовой молитвы у православных, их монахи обучаются на Афоне[37]. Франкоязычные бенедиктинцы обращают внимание на смерть Орлеанской девы со словом «Иисус», что рассматривается как форма Иисусовой молитвы. Многие монашествующие и сёстры бенедиктинских орденов считают исихазм потенциально главным средством восстановления единства Церкви[38]. Христианский материализм учения Паламы о сердце- как он подчёркивает, независимо от того, является ли сердце органом души или нет — во многом аналогичен также считающемуся материалистическим учению о священном сердце в католицизме, проявлением всецерковного признания которого стал Праздник Святейшего Сердца Иисуса. В XVIII веке ввиду незнания исихазма типологически сходным с исихазмом считали достаточно кардинально от него отличающиеся и, в отличие от практики бенедиктинцев, не имеющие с ним генетической связи квиетизм и пиетизм. Действительно, исихазм — не бездеятельность, а, по определению св. Амвросия Медиоланского — прямо противоположное квиетизму и пиетизму «деятельное безмолвие», трезвение, подготовка к борьбе. Кроме того, в отличие от квиетизма и пиетизма богосозерцание в исихазме — не средство покаяния и исправления грешников: исихаст уже праведен в смысле исполнения Закона, добродетелен, в частности, любит людей и Отечество — поэтому он может достичь праведности веры, высот любви к Богу и возможности богосозерцания[39].
Не только учение Джалаладдина Руми, но и зикр, сама и другие обряды тарикатов можно рассматривать как связанные с арианским и православным прошлым территорий Турции и Кавказа, с развитием восточными отцами, видимо, унаследованной от кумранитов, ессеев, терапевтов исихастской традиции, своеобразно интерпретированной затем тарикатами Малой Азии и Кавказа. (Не случайно первый паламитский император Иоанн Кантакузин так любил пляски дервишей). Непосредственной аналогией молитвенной практики исихазма является зикр хафи. При этом основная метафора суфизма — опьянение и вино, «зикр апеллирует к бессознательному», основная установка исихазма, наоборот, — трезвение, «зоркая собранность сознания»[35]. Практика тарикатов затем, в свою очередь оказала влияние на русское имяславие[40].
С богословием имён Бога св. Григория Паламы связана философия имени А. Ф. Лосева[41]. По мнению А. Ф. Лосева идеология «Убить Бога, чтобы занять его место» является достаточно закономерным следствием развития противостоявшего христоцентрическому гуманизму и материализму св. Григория Паламы абстрактного гуманизма и идеализма («платонической системы»)[42].
Несмотря на параллелизм исихазма с практиками Востока (особенно «жёлтой веры», которая развивалась под влиянием исихастской традиции Церкви Востока[43]) некорректно смешивать совершенно разные традиции, называя исихазм «христианской (православных, древневосточных церквей, католиков восточных обрядов) йогой». Исихазм противоположен восточным (являющимся идеалистическими) учениям с точки зрения своей философии, так как, например, в «Агурчада Парикшай» («Индийской Книге Духов») сказано, что «первейшая из наук — это наука о человеке; человек же есть душа, а тело — лишь средство сообщения с земной материей; изучение души ведет к познанию всех зримых и незримых сил природы, к познанию великого Целого. Душа и тело — вот что человек считает своим, о чём беспрестанно печется. Но надо знать, что настоящее „ты“ — это не твоё тело, а твоя душа». Наоборот, интерпретируя Послание Апостола Павла коринфянам (1Кор.3:16; 6:19), святой Иоанн Лествичник подчёркивает «Тело человека — Храм Божий, а душа в нём молится». По мнению Д. С. Лихачёва, Палама действительно является автором трактата «Олицетворение», в котором решает вопрос о первичности материи или сознания иначе, чем адепты восточных практик: он считает, что доказал первичность тела (материи) и вторичность сознания, души, духа.[44]. Хотя это учение Паламы не пропагандируется активно[45], но безусловно не отрицается Церковью нашего времени.[46] У буддистов, некоторых индуистов и т. д., соответственно, медитация приводит к отрешению всего бренного и временного с целью обретения вечного покоя в обыденном смысле. В Православии исихазм является ступенью к обо́жению, воссоединению через зрение божественной энергии всего человека, а не только души, с Божественным началом, с Богом — вечным покоем — как Перводвигателем и источником движения. Такого рода подвиги приводили в особое состояние, связанное с неизъяснимым блаженством, зрением некоего небесного света, нездешнего, несотворённого, подобного свету, озарившему Спасителя Христа во время Его преображения на горе Фавор.
Историк религии Мирча Элиаде в своём фундаментальном труде под названием «Йога: свобода и бессмертие» отметил, что между используемыми православными монахами-последователями исихазма методами подготовки к аскетизму и способами молитвы, с одной стороны, и йогическими техниками (в особенности пранаямой), с другой стороны, имеется определённое сходство. Он подтверждает данное мнение отрывками из произведений православных мыслителей — Иринея Лионского, Никифора Затворника, Никодима Святогорца, Симеона Нового Богослова. При этом Мирча Элиаде высказал мнение, что не следует обманываться внешним сходством этих методов с йогическими техниками, поскольку в классической индийской йоге Богу (в отличие от православия) отводится относительно небольшая роль. В то же время Элиаде указал, что между исихазмом и йогой имеется достаточное феноменологическое сходство, чтобы можно было выдвинуть гипотезу о вероятном влиянии индийской мистики на исихазм[47].
Религиовед Е. А. Торчинов высказал мнение, что для утверждений о существовании генетической связи между йогой и исихазмом в настоящее время оснований не существует, однако экстаз в аскезе православия имеет очень близкое сходство с состоянием самадхи индийских традиций. Он также отметил сходство психотехнических процедур, используемых в исихазме (задержки дыхания, особые позы, визуализация, концентрация внимания на определённых участках своего тела), с психотехническими процедурами, используемыми в йоге. В частности, Торчинов указал, что умная молитва исихастов («Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных») является сильным универсальным психотехническим методом, аналогичным повторению «великой мантры» «Харе Кришна» в индийском вишнуистском бхакти или повторению имени будды Амитабхи в амидаизме[48].
При этом, в отличие от мистики, например, католической (в том числе и греко-католической), очень часто действительно подобной восточным практикам, видение каких бы то ни было ликов, подобная эффектам любых легальных и нелегальных наркотических веществ, «энергетиков» и т. д. потеря контроля над сознанием вместо достигаемой православной исихастской практикой предельной собранности сознания расцениваются православными исихастами как «обман и забава сатанинская». Православное учение об исихазме открывает один из «методов», следовать которому, в отличие от йоги и достижения нирваны, может не всякий верующий, а лишь праведник с твёрдой и непоколебимой верой и только с разрешения духовного наставника. Самовольная практика исихазма, без духовной подготовки и без разрешения наставника может привести, как определили Макарий Великий, Игнатий Брянчанинов, Антоний Храповицкий, к так называемой «духовной прелести»[49][50].
Исихаст — это тот, кто «удерживает бестелесное в пределах телесного дома», а это «подвиг редкий и удивительный». Без укрощения страстей исихазм невозможен.
Приведём несколько изречений из «Лествицы»:
1) «Небезопасно плавать в одежде, небезопасно касаться и Богословия тому, кто имеет какую-нибудь страсть».
2) «Недугующий душевною страстию и покушающийся на безмолвие подобен тому, кто соскочил с корабля в море, и думает безбедно достигнуть берега на доске».
3) «Глубина догматов неисследима, и уму безмолвника не безбедно в неё пускаться».[51]
В то же время Никифор Уединенник, труды которого использовал Варлаам Калабрийский для полемики со св. Григорием Паламой, настаивая на необходимости духовного наставника в практике исихазма, допускал возможность и самостоятельного делания этой практики и и давал практические советы на этот случай[52].
По поводу хоть и нежелательной, но все же возможной самостоятельной практики исихазма подвижниками, Игнатий Брянчанинов указывает в беседе с учеником: «Ныне, по причине совершенного оскудения духоносных наставников, подвижник молитвы вынужден исключительно руководствоваться Священным Писанием и писаниями Отцов. Это — гораздо труднее. Новая причина для сугубаго плача[53]!»
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .