Финно-угорские народы | |
---|---|
Численность и ареал | |
Всего: 25 000 000 человек | |
Археологическая культура | Азелинская культура, Ананьинская культура, Городецкая культура, Дьяковская культура, Саргатская культура, Черкаскульская культура |
Язык | финно-угорские языки |
Религия | католичество, лютеранство, православие, традиционные верования |
Расовый тип | уральский, беломоро-балтийский[1] |
Фи́нно-уго́рские наро́ды (фи́нно-у́гры) — языковая общность народов, говорящих на финно-угорских языках, живущих в Западной Сибири, Центральной, Северной и Восточной Европе.
Финно-угорские народы разделены на две группы: финскую и угорскую.
Общую численность финно-угорских народов оценивают в около 25 миллионов человек. Из них венгров около 15 миллионов, финнов около 5 миллионов, эстонцев около 1 миллиона, мордвы 843 тысячи, удмуртов 637 тысяч, марийцев 605 тысяч, коми-зырян 293 тысячи, коми-пермяков 125 тысяч, карел 93 тысячи, хантов 29 тысяч, манси 12 тысяч, вепсов 8 тысяч и саамов 2 тысячи. В 1926 году в России жило 2,9 миллиона финно-угров, в 1959 году общая численность финно-угров на территории России составила 4,3 миллионов человек, в 1970 году 3,1 миллиона, в 1979 году 3,0 миллиона, в 1989 году 3,1 миллиона, в 2002 году 2,6 миллиона человек[2].
Согласно данным Всероссийской переписи населения 2010 года на территории Российской Федерации проживает 2 321 980 представителей финно-угорских народов.
Народ | Численность на территории РФ |
---|---|
Мордва | 744 237 |
Удмурты | 552 299 |
Марийцы | 547 605 |
Коми-зыряне | 228 235 |
Коми-пермяки | 94 456 |
Карелы | 60 815 |
Ханты | 30 943 |
Финны | 20 267 |
Эстонцы | 17 875 |
Манси | 12 269 |
Вепсы | 5 936 |
Венгры | 2 781 |
Бесермяне | 2 201 |
Саамы | 1 771 |
Ижорцы | 226 |
Водь | 64 |
Субъект РФ | Численность финно-угров | % финно-угров |
---|---|---|
Республика Удмуртия | 420 117 | 27,61 |
Республика Мордовия | 333 458 | 39,95 |
Республика Марий Эл | 293 837 | 42,19 |
Республика Коми | 208 342 | 23,12 |
Республика Башкортостан | 146 006 | 3,59 |
Пермский край | 108 172 | 4,1 |
Самарская область | 70 550 | 2,19 |
Республика Татарстан | 61 458 | 1,62 |
Республика Карелия | 58 866 | 9,15 |
Пензенская область | 55 267 | 3,99 |
Ханты-Мансийский АО | 49 862 | 3,25 |
Свердловская область | 46 593 | 1,08 |
Тюменская область | 46 283 | 3,18 |
Кировская область | 45 105 | 3,36 |
Ульяновская область | 39 986 | 3,09 |
Муниципальное образование | Субъект РФ | Численность |
---|---|---|
Ижевск | Республика Удмуртия | 95 759 |
Саранск | Республика Мордовия | 89 444 |
Сыктывкар | Республика Коми | 63 129 |
Йошкар-Ола | Республика Марий Эл | 61 895 |
Зубово-Полянский МР | Республика Мордовия | 30 918 |
Медведевский МР | Республика Марий Эл | 29 002 |
Глазов | Республика Удмуртия | 28 389 |
Завьяловский МР | Республика Удмуртия | 27 426 |
Моркинский МР | Республика Марий Эл | 26 320 |
Малопургинский МР | Республика Удмуртия | 24 876 |
Москва | 23 976 | |
Ковылкинский МР | Республика Мордовия | 22 708 |
Звениговский МР | Республика Марий Эл | 22 280 |
Горномарийский МР | Республика Марий Эл | 22 199 |
Игринский МР | Республика Удмуртия | 21 886 |
Волжский МР | Республика Марий Эл | 20 849 |
Кудымкарский МР | Пермский край | 20 750 |
Рузаевский МР | Республика Мордовия | 20 554 |
Усть-Куломский МР | Республика Коми | 20 438 |
Советский МР | Республика Марий Эл | 20 432 |
Муниципальное образование | Субъект РФ | % финно-угров |
---|---|---|
Кочкуровский МР | Республика Мордовия | 92,17 |
Атюрьевский МР | Республика Мордовия | 90,28 |
Ижемский МР | Республика Коми | 88,7 |
Волжский МР | Республика Марий Эл | 87,09 |
Дубенский МР | Республика Мордовия | 86,42 |
Горномарийский МР | Республика Марий Эл | 85,81 |
Атяшевский МР | Республика Мордовия | 84,74 |
Большеигнатовский МР | Республика Мордовия | 83,48 |
Алнашский МР | Республика Удмуртия | 83,43 |
Шарканский МР | Республика Удмуртия | 81,23 |
Моркинский МР | Республика Марий Эл | 81,23 |
Кудымкарский МР | Пермский край | 80,4 |
Сернурский МР | Республика Марий Эл | 76,69 |
Усть-Куломский МР | Республика Коми | 76,1 |
Малопургинский МР | Республика Удмуртия | 75,25 |
Кочевский МР | Пермский край | 74,53 |
Дебесский МР | Республика Удмуртия | 73,41 |
Мишкинский МР | Республика Башкортостан | 71,31 |
Куженерский МР | Республика Марий Эл | 69,31 |
Новоторъяльский МР | Республика Марий Эл | 67,56 |
Глазовский МР | Республика Удмуртия | 66,93 |
Корткеросский МР | Республика Коми | 66,71 |
Советский МР | Республика Марий Эл | 65,74 |
Косинский МР | Пермский край | 65,11 |
Сысольский МР | Республика Коми | 64,57 |
Шурышканский МР | Ямало-Ненецкий АО | 62,98 |
Торбеевский МР | Республика Мордовия | 62,52 |
Кезский МР | Республика Удмуртия | 62,45 |
Ярский МР | Республика Удмуртия | 61,58 |
Можгинский МР | Республика Удмуртия | 61,29 |
Юкаменский МР | Республика Удмуртия | 60,49 |
Старошайговский МР | Республика Мордовия | 59,49 |
Игринский МР | Республика Удмуртия | 57,3 |
Большеберезниковский МР | Республика Мордовия | 56,85 |
Оршанский МР | Республика Марий Эл | 55,81 |
Селтинский МР | Республика Удмуртия | 55,51 |
Калтасинский МР | Республика Башкортостан | 55,36 |
Мари-Турекский МР | Республика Марий Эл | 55,34 |
Прилузский МР | Республика Коми | 55,11 |
Олонецкий МР | Республика Карелия | 52,8 |
Белезинский МР | Республика Удмуртия | 52,67 |
Зубово-Полянский МР | Республика Мордовия | 52,18 |
Кудымкар | Пермский край | 52,03 |
Ковылкинский МР | Республика Мордовия | 51,76 |
Юсьвинский МР | Пермский край | 51,15 |
Яшкур-Бодьинский МР | Республика Удмуртия | 50,55 |
В. В. Напольских в качестве основного космогонического мифа финно-угров выделяет легенду о нырянии водоплавающей птицы (обычно утки) за землей на дно первородного океана. Реже (обычно у западных финно-угров) встречаются легенды о сотворении Земли из яйца, снесенного подобной птицей. Водоплавающие птицы явно имели большое значение (в том числе промысловое) для предков финно-угров, и вполне возможно, что эти мифы восходят еще к мальтинско-буретинским традициям верхнего палеолита (Напольских 1991).
В целом мировоззрение, реконструируемое для прафинноугорской общности, очень напоминает мировоззрение лесных сибирских народов (в первую очередь тунгусских), живущих по берегам рек и озер и практикующих шаманизм. В этом представлении мир делится на три части — «верхний» (мир света и тепла), «средний» (тот, в котором живут люди) и «нижний» (подземный мир холода и смерти). Из верхнего мира в нижний (то есть с юга на север) текут мировые реки, а птицы (которые в том числе символизируют и души людей) улетают на зиму из среднего мира в верхний. Млечный Путь представляется как небесная дорога, по которой следуют перелетные птицы. В центре всего мироздания находится Полярная звезда, которую (а также Венеру) символизирует восьмиконечная звезда в орнаментах.
Вообще же различные «астрономические» сюжеты очень характерны для финно-угорской мифологии. К ним, например, относятся мифы о медведе-первопредке, спустившемся с неба, а также мифы об охоте на небесного оленя или лося, связанные с созвездием Большой Медведицы. Как и во многих других мифологических системах, созвездия на небе связываются с духами животных. Верхний мир считается местом обитания богов, в том числе бога неба и воздуха (Ильмаринен, Инмар, Йомаля, Кугу-Юмо — все эти имена происходят от слов, означающих «воздух» или «небо»), который посылает на землю младших богов — покровителей людей. В среднем мире обитает богиня, символизирующая землю (Мастор-Ава, Мланде-Ава, Маа-Эма, Мых-ими и др. имена, означающие «мать-земля»), а также покровительствующая роженицам и детям, и дающая сверхъестественные способности шаманам. В нижнем же — младший брат либо соперник небесного бога (Йын, Керемет), символизирующий болезни и смерть. (Петрухин 2005)
В целом традиционное мировоззрение финно-угров является анимистическим — в частности, предки финнов и эстонцев считали, что всем природным объектам покровительствуют свои духи под названием «халтия».[3] Также в финской мифологии присутствует вера в телепатическую связь, осуществляемую посредством духов («этияйнен»)[4], и в возможность похищения человека духами («метсянпейтто»)[5][6], а также различные поверия, связанные с двойной природой души и возможностью ее выхода из тела, имеющие параллели в саамской и венгерской мифологиях (фин. "itse", венг. "íz"), а также в культурах других народов Крайнего Севера.[7] Это представление о многокомпонентности души особенно хорошо представлено в дохристианских верованиях эстонцев.[3]
В мифологиях финно-угорских (особенно угорских) народов обнаруживается значительное индоиранское влияние, в первую очередь относящееся к дуалистическим мифам. Кроме того, в мифологиях западных финно-угров присутствуют параллели с балтскими (в том числе образы богов-громовников), славянскими и скандинавскими мифологическими системами. В скандинавской мифологии финно-угорские соседи скандинавов (саамы и «биармы») изображаются как сильные колдуны и оборотни. В фольклоре же Русского Севера древнее финноязычное население этих мест ассоциируется с «чудью белоглазой» — мифическим народом, аналогичном западноевропейским эльфам и «скрытым жителям», представителям которого приписывается небольшой рост, красивая внешность и магические способности. Из более исторически достоверных свидетельств заслуживает внимания описание камлания чудского шамана, имеющееся в «Повести временных лет». Как и во многих других мифологиях и нумерологических системах, в финно-угорских мифах особое значение придается числу 7. Вместо культовых сооружений древними финно-уграми использовались природные объекты — священные рощи и скалы с петроглифами (Петрухин 2005).
Эти традиционные верования и по сей день сохраняются в качестве более-менее «живой» религии у сельских марийцев. Одним из основных священных мест марийской традиционной религии является Чумбылатский камень в Кировской области (ср. с почитанием сейдов у саамов и «синих камней» у летописной мери). На территории Марий Эл и граничащих с ней районов Нижегородской и Кировской областей располагается множество марийских священных рощ (кусото). Верующие марийцы-язычники считают, что деревья этих рощ понимают человека, так как в них живут души умерших и еще не родившихся людей: береза — дерево девушек, липа — зрелых женщин, дуб — символ настоящего мужчины. Около двадцати эрзянских священных рощ сохранилось на юге Нижегородской области, но туда никто не ходит молиться уже более полутора сотен лет. В эрзянском язычестве почитались те же деревья, что у марийцев, особенно береза (келу). Как и у большинства других финно-угорских народов, в духовной культуре эрзян очень важное место занимает связь с живой природой и гармоничные отношения людей с ней.[8]
Художественная резьба по дереву — распространенный народный промысел у эрзян; благодаря ему, в частности, прославился Степан Эрьзя. Традиция деревянной скульптуры имела место и в Пермском крае, возможно, испытав влияние языческой традиции коми-пермяков. Кроме того, для финно-пермских археологических культур железного века характерен так называемый пермский звериный стиль в изготовлении металлических украшений, изображающих зверей (в том числе медведей, культ которых характерен для традиционных верований большинства финно-угорских народов) и птиц (в том числе водоплавающих). Обычно в таком стиле изготавливались «шумящие» подвески, носимые как обереги от злых духов (Петрухин 2005). Наличие металлических украшений вообще характерно для большинства национальных костюмов финно-угров, как и богатая орнаментальная вышивка.
Присутствующая у многих наций Нового времени традиция персонификации национальной культуры в образе красивой девушки встречается и у финно-угров. Очень известным образом в финском искусстве является Дева Финляндия, изображаемая в виде девушки восточно-прибалтийского типажа со светлыми волосами и глазами, одетой в белую или сине-белую национальную одежду (в национальном костюме других финно-угорских народов, впрочем, преобладают бело-красные цвета), силуэт которой зачастую напоминает контуры Финляндии на карте в границах до 1944 года. Чаще всего она изображается босоногой[9].
Благодаря работе Элиаса Лённрота по составлению поэтического эпоса «Калевала» на основе дохристианского фольклора карелов и финнов (причем использовался в основном именно карельский материал, так как считалось, что финская культура слишком германизирована благодаря шведскому влиянию), мифология прибалтийско-финских народов хорошо известна во всем мире.
На основе эстонских народных сказаний и песен эстонский писатель и врач немецкого происхождения Фридрих Рейнхольд Крейцвальд составил, наподобие карело-финской «Калевалы», героический эпос «Калевипоэг», который оказал значительное влияние на эстонскую литературу.
Собранные русской интеллигенцией удмуртские топонимические легенды о городищах чепецкой культуры были литературно переработаны в 1888 году Н. Г. Первухиным в цикл эпических легенд о Дондинских богатырях. Впоследствии они стали материалом для обратного перевода на удмуртский язык и дальнейшего литературного творчества национальной интеллигенции («Дорвыжы», «Тангыра»).[10] В 1916 году философ Каллистрат Жаков на основе коми преданий написал эпическую поэму «Биармия». Аналогичная работа на основе мордовского фольклорного материала была опубликована в 1994 году А. М. Шароновым («Масторава»). Из произведений по мотивам венгерской мифологии заслуживает упоминания экспериментальный анимационный фильм М. Янковича «Fehérlófia» (1981 г.), внесенный в список «50 лучших анимационных фильмов всех времен» на фестивале Los Angeles Animation Olympics 1984 года.[11]
Несмотря на то, что финно-угорские народы являются в первую очередь языковой общностью, можно выделить и общие для этих народов элементы культуры и мировоззрения, восходящие к древнему прафинноугорскому (шире — прауральскому) состоянию (Напольских 1991). Существуют и культурные стереотипы, общие для многих, если не всех, финно-угорских народов. В частности, считается, что носители финно-угорских языков склонны чувствовать глубокую связь с природой и воспринимать ее как полноправного партнера в жизни, а не как объект. Несмотря на огромную территорию расселения, большинство финно-угорских народов не пользуются репутацией агрессивных завоевателей.[12]
Традиционные культуры волжско-финских, пермских и малочисленных прибалтийско-финских народов являются земледельческими. По ряду исторических причин они так и не смогли создать свои собственные городские культуры, в отличие от венгров, финнов и эстонцев. Представители обско-угорских народов традиционно занимаются охотой, рыбной ловлей и оленеводством, и именно у них наиболее полно сохранились элементы прафинноугорской культуры, во многом утерянные западными финно-уграми.
Сравнение национального характера финнов с характером их соседей-скандинавов, оказавших на них существенное влияние, показывает как сходства, так и различия. Как финны, так и скандинавы с искренней любовью и уважением относятся к природе, среди которой они живут. Другие их общие черты — немногословность и сдержанность в проявлении чувств, которая распространяется не только на поведение, но и на отношение к жизни; независимое положение женщин в этих обществах; при этом равенство полов в них является давней исторической традицией, поэтому как у большинства финских, так и норвежских женщин отсутствует комплекс ущемленности в правах. Важнейшим отличием этих двух народов является отношение к Европе, миру и самим себе — норвежцы хорошо знают свое историческое место в Европе, в то время как финны устремлены в будущее, открыты к любым инновациям и желают быть принятыми как полноправные участники европейской игры (впрочем, это уже больше относится к политике стран, чем к мировоззрению рядовых людей).[13]
Среди северных финно-угорских народов весьма ценится умение хладнокровно и упорно преодолевать сложные обстоятельства, сохраняя при этом рациональность мышления. В Финляндии этот набор полезных для выживания в суровом климате качеств называется «сису» и является одной из важнейших частей культуры этой страны. Оборотной стороной этих черт характера является излишняя сдержанность и замкнутость, иногда доходящая до склонности к суицидальному поведению.[14] Аналогичная концепция, пусть и менее выраженная, присутствует и в венгерской культуре.[15]
Такие качества, как выносливость, неприхотливость, стойкость, самоотверженность, отмечаются и в менталитете мордвы. Зачастую они переходят в замкнутость и упрямость («упрямый как мордвин»), нежелание совершать то или иное действие или поступок, в правильности которого представители этого народа не уверены. Подобные черты характера объясняются как природной средой, в которой проживает мордва, так и историей этого народа, полной военных угроз. П. И. Мельников-Печерский, подробно и с симпатией писавший о культуре и обычаях мордвы, отмечает кротость и добродушие представителей этого народа (при развитом чувстве собственного достоинства), сочетающееся с молчаливостью и замкнутостью. Знатоком мордовской этнопсихологии был и Максим Горький, в произведениях которого наряду с перечисленными выше качествами на первый план выводится честность и правдолюбие мордвы (например, в рассказе «Знахарка»: «Ваш бог — веру любит, Кереметь — правду… Правда выше веры»). Относительно отношения мордвы к труду в литературе встречаются разные мнения, но большинство исследователей все же сходятся на том, что трудолюбие высоко ценится в мордовской культуре, а то, что воспринимается как «лень» мордвы, является на самом деле медлительностью и основательностью в подходе к работе, характерной для финно-угров в целом. Лень, наряду с пьянством и упрямством, входит в число отрицательных качеств, наиболее осуждаемых мордвой в представителях своей национальности. Основными положительными качествами в мордовской культуре, как и во многих других финно-угорских культурах, помимо трудолюбия являются доброжелательность, прагматичность, сдержанность во внешних проявлениях любви и привязанности, уважение и почитание предков и женщины-матери. О мордовских женщинах немало писал и Мельников-Печерский в «Очерках мордвы», особо отмечая их походку и осанку, а также то, что в культуре этого народа ценятся женские ноги («особенное достоинство мордовских женщин, краса их»[16]). В мордовской мифологии главная роль отводится женским божествам.[17]
Та же особенность характерна и для наиболее древних марийских легенд и сказок: их главными действующими лицами обычно являются девушки и женщины, а среди божеств большое место занимают покровительницы природных сил. У марийцев также ценится практичность и рациональность, в том числе и в религии: человек обращается к богам, чтобы получить помощь или избежать беды. При этом в традиционном мировоззрении марийцев считается, что гонка за материальными ценностями разрушительна для души. Основными положительными качествами считаются доброта и честность, а также гармоничные отношения с природой, что также характерно и для многих других финно-угорских народов. Марийцы никогда не были агрессивны и не стремились к захвату чужих территорий, но обычаи, связанные с родным домом, в их культуре занимают особое место. Любопытно, что важнейшим элементом марийской народной жизни является баня, издавна использовавшаяся в лечебных и гигиенических целях (ср. с аналогичной ролью сауны в финской культуре). Как и у других финно-угорских народов, одним из самых распространенных и самобытных видов марийского фольклора являются песни (муро). Хотя этнографы и отмечают, что «тихая грусть, которой проникнуты мотивы всех марийских песен, есть грусть народа исчезающего…», марийцы в целом лучше сохранили свою культуру и традиционные верования, чем другие финно-угорские народы России.[18]
Перечисленные выше характерные черты, ценящиеся у многих финно-угорских народов — миролюбие, доброжелательность, трудолюбие, гармония с природным и социальным окружением, песенность, стеснительность (до робости), сдержанность в проявлении чувств (до скрытности и замкнутости), бережливость (до скупости), терпеливость (до самопожертвования), настойчивость (до упрямства) — присутствуют и в менталитете удмуртов. Многие из этих качеств также сформированы природной средой — деятельность в лесу способствует пассивному флегматичному типу темперамента, а земледелие при низком плодородии почв заставляет ценить трудолюбие, терпеливость и упорство. При этом лидерские качества далеко не так ценятся в удмуртском обществе, как умение идти на компромисс; сила удмуртского героя заключается прежде всего в духовном богатстве, нежели в боевых качествах. Важные черты менталитета удмуртов — чувствительность и ранимость, при этом свои переживания удмурт держит внутри себя, стараясь не выносить свои тревоги и обиды во внешний мир и не нарушать его гармонию. С этими особенностями менталитета связано и большое количество самоубийств среди удмуртов.[19]
Высокая предрасположенность представителей многих финно-угорских народов к депрессии и суициду хорошо отражена в культуре. В частности, ярким примером является композиция «Szomorú Vasárnap» Режё Шереша[15] (который сам совершил самоубийство через 35 лет после ее написания). При этом исследования, проведенные в США, не дали однозначного ответа о большей или меньшей частоте суицида среди людей с финно-угорскими корнями по сравнению со средними цифрами по стране. Если судить по историческим данным (за 1913—1924 и 1928—1932 гг.), то она действительно выше, если же по более поздним (1990—1994 гг.) — то она ниже среднего.[20] Согласно данным на начало 2010-х годов, уровень самоубийств в Удмуртии и Марий Эл более чем в два раза выше, чем в среднем по России; в других финно-угорских автономиях, кроме ХМАО, он также выше среднего по стране. Аналогичная ситуация по показателю больных алкоголизмом, которая наиболее драматична в Карелии и Марий Эл. В целом на промежутке времени от 1989 до 2010 г. наблюдаются невиданные ранее в истории России темпы депопуляции финно-угорских народов — 26,7 %. По мнению автора исследования, при существующих темпах снижения численности над всеми финно-угорскими меньшинствами в России нависает угроза исчезновения, и переломить эту тенденцию смогут только неотложные и действенные меры по сохранению культуры этих народов.[21]
Согласно приведенному выше исследованию, финно-угорские меньшинства в городских условиях полностью утрачивают свой язык и культуру в третьем поколении. Преувеличение это или нет, но урбанизация действительно поспособствовала исчезновению немалого количества финно-угорских этнических групп в XX веке. В частности, еще в 1920-х годах в Богородском и Дальнеконстантиновском районах Нижегородской области жила многочисленная субэтническая группа эрзи-терюхан, на культурном материале которой П. И. Мельников-Печерский в свое время написал немалую часть своих «Очерков мордвы». Сейчас в этих местах говорят только по-русски. Исчезла мордва и в Перевозском районе той же области, а ведь именно ее быт и культуру изучал в 1768 г. П. С. Паллас.[8] Еще более катастрофичным XX век оказался для малочисленных прибалтийско-финских народов в России, территории которых к тому же существенно пострадали в ходе Великой Отечественной войны (Напольских 1997).
Культура финно-угорских меньшинств за пределами России также продолжает находиться в сложном положении. В 2013 году умерла последняя полноценная носительница ливского языка; разделенными границами четырех государств остаются саамы, дискриминация которых продолжается и по сей день[22]; за пределами Венгрии осталась и немалая часть венгров после подписания Трианонского договора в 1920 году. В венгерском обществе даже бытует легенда о проклятии, наложенном на венгерский народ после того, как венгры отказались от своих традиционных верований в пользу католицизма, и которым обусловлены многочисленные трагические события венгерской истории[23] (раздел Венгрии по Трианонскому договору, подавление восстаний 1848 и 1956 года, поражения в битвах при Шайо и Мохаче).
В последнее время в качестве средства сохранения культуры финно-угорских народов набирает популярность концепция этнофутуризма — направления в изобразительном искусстве, для которого характерно сочетание архаичной формы и футуристичного содержания, зародившегося в 1980х гг. в Эстонии[24]. В республике Коми основным идеологом этнофутуристической живописи является Павел Микушев, в Удмуртии — Сергей Орлов, Вячеслав Михайлов (Гиргорей Слави) и Зоя Лебедева, в Марий Эл — Сергей Бушков, Юрий Таныгин, Измаил Ефимов. В музыке примером этнофутуризма называется удмуртская рок-группа Silent Woo Goore, в кино — фильмы «Овсянки» и «Небесные жены луговых мари» по сценариям Д. С. Осокина. Деятели этнофутуризма выступают как против имперского национализма и стирания национальных культур в ходе глобализации, так и против неонацистских тенденций в среде малых народов.[25][26]
Можно отметить выдающиеся достижения финно-угорских композиторов в области классической музыки (Я. Сибелиус, Б. Барток, Ф. Лист, А. Я. Эшпай, А. Пярт и многие другие). Финляндия на 2012 год являлась страной с наибольшим количеством метал-групп на душу населения в мире.[27]
Языковая принадлежность является определяющим критерием отнесения того или иного народа к финно-угорским (Напольских 1997). Все финно-угорские языки происходят от гипотетического прафинноугорского языка.
Наиболее ранним письменным памятником финно-угорских языков является «Надгробная речь и молитва», написанная между 1192—1195 гг. на старовенгерском языке. Отдельные схожие элементы в финском и венгерском языках были замечены еще в конце XVII в., но общее признание теория родства финно-угорских языков получила только в XIX в. с развитием сравнительного языкознания.
Материалы финно-угорских языков использовались при создании некоторых искусственных языков; так, Дж. Р. Р. Толкин взял финский язык за основу при создании эльфийского языка квенья.[28]
Подробное описание уральских (финно-угорских и самодийских) языков было составлено венгерским лингвистом П. Хайду.[29] По его мнению, для этих языков характерны следующие основные признаки:
У всех этих признаков есть исключения: так, в пермских языках нет гармонии гласных, в венгерском языке отсутствует отрицательный глагол, стечение согласных в анлауте не запрещено в мордовских языках, в эстонском, ливском и саамских языках наблюдаются флективные тенденции, и т. д.
С финно-угорскими языками чётко ассоциируется Y-хромосомная гаплогруппа N1c-Tat. В частности, она встречается у 67 % удмуртов, 61 % финнов, 53 % саамов, 51 % коми, 50 % марийцев и 34 % эстонцев. У современных венгров встречается редко, но анализы показывают ее широкое присутствие у древневенгерских элит.[30] Основной субклад этой гаплогруппы, ассоциируемый с финно-уграми — N1c1a1a1 (L392, L1026). Он, в свою очередь, содержит субклады N1c1a1a1a (CTS2929/VL29), N1c1a1a1a2a1 (Z1936) и близок к субкладу N1c1a1a2b (L1034 — угорская ветвь).[31]
Согласно новейшим генетическим данным, племена, распространившие гаплогруппу N, мигрировали из Южной Сибири[32]. Высокий процент этой гаплогруппы характерен, в частности, для неолитического населения долины реки Ляохэ[33], что хорошо согласуется с предположениями В. В. Напольских о происхождении предков финно-угорских народов из северо-восточной Азии, сделанными в ходе изучения связи ареала мифов о «нырянии за землёй» (характерных в том числе и для финно-угров) с ареалом гаплогруппы N1:
…Миф о нырянии за землёй мог существовать в финальном палеолите у населения, потомками которого по мужской линии являются носители Y-хромосомных гаплогрупп N1b, N1c и C3. Носителей первый двух следует помещать скорее всего в Северной Азии и связывать с ними (с N1b в первую очередь) становление МНП2, имевшее место у языковых предков юкагиро-уральцев и тунгусо-маньчжуров, носители же гаплотипа C3, вероятно, знали более архаичные версии мифа о нырянии…
— Напольских В. В. (Ижевск). Миф о нырянии за землёй (А812) в Северной Евразии и Северной Америке: двадцать лет спустя.
Всё больше данных палеогенетики свидетельствуют о том, что носители гаплогруппы N составляли значительную долю населения северного Китая времен неолита. Так, все 17 образцов из захоронений культуры Сюэшань (3600-2900 гг. до н. э.) оказались принадлежащими к гаплогруппе N, из них 41 % — именно к N1c-Tat.[34] Таким образом представляется весьма вероятным, что корни популяций с высокой долей N1c-Tat следует искать в раннем неолите северного Китая, откуда они распространились по Сибири и, возможно, вышли в европейскую часть Зауралья в составе камской культуры (5500-4500 гг. до н. э.).[31] Важно также отметить, что это неолитическое население севера Китая резко отличается в генетическом плане от современных китайцев-ханьцев, предки которых еще 3000 лет назад жили существенно южнее.[35]
Характерная черта раннего неолита Сибири — практически полное отсутствие признаков производящего хозяйства (то есть земледелия и скотоводства), при широкой распространенности керамики. В этом плане сибирский неолит представляет прямую противоположность ближневосточному, в котором производящее хозяйство появилось очень рано, значительно раньше гончарного производства.[31]. Земледельческая и скотоводческая терминология не реконструируется и в прафинноугорском языке, в то время как слово для керамики там есть (впрочем, В. В. Напольских сомневается в том, что это слово обозначало именно глиняный горшок, а не просто любой сосуд).[36]
Предположительно, носители гаплогруппы N1c также присутствовали среди создателей культур ямочно-гребенчатой керамики (также часто связываемых с ранними финно-уграми), наряду с носителями гаплогруппы I1[37]. В частности, она (наряду с гаплогруппой R1a1) выявлена у обитателей поселения Сертея II (жижицкая археологическая культура позднего неолита, сер. III тыс. до н. э.). Авторы этого исследования также связывают распространение N1c как с культурами ЯГК, так и с финно-угорской топонимией и гидронимией.[38] У одного из представителей культуры ЯГК в Эстонии определена архаичная Y-хромосомная гаплогруппа R1a5-YP1272 и митохондриальные гаплогруппы U5b1d1, U4a, U2e1[39]. Керамика с гребенчатым (в основном зигзагообразным) орнаментом также характерна и для наиболее ранней из неолитических культур долины реки Ляохэ — культуры Синлунва (6200—5400 до н. э.), создатели которой, возможно, были дальними предками современных тунгусо-маньчжурских народов.[40]
Если корни современных популяций с высоким процентом Y-гаплогруппы N действительно лежат в раннем неолите юга Маньчжурии, то это может объяснять большое типологическое сходство уральских (финно-угорских и самодийских; существует также теория уральско-юкагирского родства) и алтайских (тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских) языков. Ранее это сходство объяснялось теорией урало-алтайского родства, на данный момент отвергнутой большинством лингвистов (кроме того, родство алтайских языков также признается не всеми специалистами). В свете новых данных палеогенетики вероятнее выглядит предположение, что древние носители гаплогруппы N смогли не только расселиться по огромным территориям севера Евразии благодаря имевшимся у них передовым на тот момент неолитическим технологиям, но и распространить тип своего языка в рамках языкового союза с изначально неродственными им народами, с которыми они интенсивно контактировали. Предки современных корейцев и японцев, чьи языки также иногда включаются в алтайскую макросемью, испытали лишь периферийное влияние этого союза, что подтверждается и данными генетики — у корейцев Y-гаплогруппа N встречается только в 3 % случаев, у японцев — в 2 %.[31]
У многих финно-угорских народов широко представлена Y-хромосомная гаплогруппа R1a, ассоциирующаяся в первую очередь с носителями индоевропейских языков «сатемного» типа (славянских, балтийских, индоиранских), которые интенсивно контактировали с финно-уграми всю их историю с момента распада финно-угорской общности. В частности, она часто встречается у мордвы (особенно эрзи — 39,1 %, у мокши — 21,7 %)[41] и венгров.[42] Ее субклад R1a1a7-M458 особенно часто встречается как у славянских, так и у финно-угорских (максимал - у карелов, максимал среди R1a - у коми) популяций, а его ареал хорошо соотносится с ареалом культур шнуровой керамики бронзового века Европы (к которым в том числе относится фатьяновская культура).[43]
У многих западных финно-угорских народов часто встречается Y-хромосомная гаплогруппа I, ассоциируемая с древнейшим населением Европы, говорившим на неизвестных палеоевропейских языках. В частности, у финнов ее процент достигает 29 % с региональными пиками до 52 %[44], у эстонцев — 18,6 %, у мордвы (без разбивки на мокшан и эрзян) — 19,3 %, у венгров — 22,8 %, у саамов — 31,4 %.[45] Саамы вообще существенно отличаются в генетическом плане не только от других финно-угорских популяций, но и от остального населения Европы в целом[46], а в их языках наблюдается значительный пласт лексики неизвестного происхождения, не имеющей аналогов не только в других финно-угорских, но и вообще каких-либо языках мира. Согласно наиболее радикальным гипотезам, саамы являются прямыми потомками первых людей, появившихся в Скандинавии около 10 тысяч лет назад сразу после схода ледника и создавших мезолитические культуры Комса и Фосна-Хенсбака, впоследствии ассимилированных финно-уграми (Напольских 1997).
Из митохондриальных гаплогрупп заслуживает внимания редкая гаплогруппа Z, возникшая в северо-восточной Азии, но на данный момент чаще всего встречающаяся у саамов и финно-угорских народов волжско-камского региона.[47] В целом же у финно-угров преобладают различные варианты мтДНК гаплогрупп H и U, типичных для всего населения Европы.[48] Анализ аутосомных компонентов ДНК показывает, что у западных финно-угорских популяций преобладает североевропейский компонент — 74,5 % у финнов, 48,4 % у венгров, и 63,8 % у мордвы.[49]
Встречающееся в различных псевдонаучных и пропагандистских публикациях утверждение о якобы решающей роли ассимилированных финно-угров в этногенезе русских опровергается данными генетических исследований. Значительное генетическое сходство с прибалтийско-финскими народами отмечается только у населения Русского Севера, основная же масса русских однозначно входит в один генетический кластер с украинцами, белорусами и многими западнославянскими народами (поляками, словаками, лужичанами).[50] Лингвистические исследования показывают аналогичную картину — заимствования из финно-угорских языков присутствуют в северорусских говорах, но практически отсутствуют в говорах Волго-Клязьминского междуречья, легших в основу литературного русского языка.[51] Результаты исследования, проведенного в 2013-15 гг. в Ярославской области с целью обнаружить возможный след дославянского населения этих мест (мери) в генофонде современных русских, также привели к аналогичным выводам — финно-угорский генетический пласт был почти полностью замещен славянским в конце I тысячелетия н. э.[52] Не имеет под собой серьезных оснований и утверждение о значительной роли финно-угров в этногенезе казанских татар.[53]
Антропологические типы современных финно-угорских народов исключительно разнообразны, но в целом предполагается, что предковая прафинноугорская популяция относилась к древнеуральской расе, не до конца дифференцированной относительно «европеоидных» или «монголоидных» признаков, и на данный момент наиболее полно сохранившейся в антропологическом типе манси. К этому типу близок лапоноидный тип, являющийся основным у саамов. Смягченные варианты этих типов (субуралоидный и сублапоноидный) встречаются у финно-угорских народов Поволжья — марийцев, удмуртов и мордвы-мокши.
Большинство представителей прибалтийско-финских народов, а также коми-зырян и мордвы-эрзи относятся к беломорско-балтийской расе (реже — к атланто-балтийской). Для этих популяций характерна светлая пигментация кожи, волос и глаз, большая длина тела, мезокефалия или брахикефалия. Некоторые антропологические особенности этих популяций, отличающие их от других европейцев, объясняются скорее наличием этих особенностей у древнейшего палеоевропейского населения регионов, в которых формировались эти народы, нежели вкладом в их формирование сколько-нибудь значительного восточноазиатского/монголоидного компонента (Напольских 1997).
Начиная с опубликованных в середине XIX века классических работ М. Кастрена, большинство исследователей помещает прародину финно-угорских народов в район Урала и Западной Сибири. В частности, В. В. Напольских считает, что предки финно-угров отделились от прауральской общности в южной части Обско-Иртышского бассейна в VI — конце V тыс. до н. э.[36]
В то же время в Финляндии и Эстонии заметной популярностью пользуются теории «финского автохтонизма», утверждающие о прямой преемственности финно-угорских народов от первых людей, появившихся еще в мезолите на современной территории этих государств после схода ледникового покрова (культуры Кунда и Суомусъярви). Одним из основных пропонентов подобных взглядов вплоть до своей смерти в 2015 году являлся профессор К. Вийк. По его мнению, население северо-восточной Европы времен финального палеолита (свидерская культура) говорило на прафинноугорском языке, а более южные популяции — на языках, родственным баскскому. По мере продвижения на освобождающиеся ото льда территории постсвидерские популяции создали ряд мезолитических культур (кундская культура, бутовская культура, культура Веретье) — которые, согласно работам Вийка, также следует связывать с ранними финно-уграми.[54] Многие представители научного сообщества Финляндии (в частности, П. Каллио, А. Айкио и др.) выступили с жесткой критикой этих идей, указывая на их бездоказательность и националистическую предвзятость, выражающуюся в желании любой ценой поместить прародину финнов как можно ближе к Европе и дальше от Азии. Я. Хяккинен также отмечает, что эти идеи совершенно несовместимы с данными языкознания и генетики.[55] Среди российских исследователей точку зрения о происхождении финно-угров от постсвидерских культур поддерживают сторонники гипотезы «бореального языка» (Н. А. Николаева, В. А. Сафронов).[56]
Можно также отметить, что в националистических кругах финно-угорских народов популярны и еще более экстравагантные теории, утверждающие происхождение финно-угров от различных «престижных» цивилизаций, в том числе «арийцев» (о реальных контактах финно-угров с индоиранцами речь пойдет ниже), или же от создателей древних цивилизаций, говоривших на языках неясного происхождения (в частности, шумеров и этрусков). Подобные утверждения оцениваются научным сообществом как не выдерживающие критики.[57]
С последовательной критикой «финского автохтонизма» также выступали российские исследователи Е. А. Хелимский и В. В. Напольских. По мнению последнего, корни финно-угров не только следует искать по восточную сторону Уральского хребта, но заслуживают внимания и многочисленные языковые и культурные параллели между финно-угорскими (и в целом уральскими) народами с одной стороны, и юкагирскими и тунгусо-маньчжурскими — с другой, которые «тянут» прародину уральцев еще дальше на восток.[36]. По мнению Напольских, теорию урало-юкагирского родства можно считать доказанной, хотя в середине 2015 г. с её критикой выступил саамский лингвист А. Айкио (который, впрочем, не исключает возможность родства финно-угорских и юкагирских языков на более глубоком уровне — «ностратическом» или «евроазиатском»).[58] Я. Хяккинен также сомневается в генетическом родстве уральских и юкагирских языков, не отрицая при этом наличие ранних контактов между носителями этих языков.[59]
Вне зависимости от того, происходили ли прауральцы и праюкагиры из единой общности или нет, можно предполагать, что наиболее поздние контакты между этими этническими группами происходили на юге средней Сибири в VII—VI тысячелетиях до н. э. Что касается уральско-алтайских связей, то анализ культурных и языковых параллелей заставляет предполагать здесь скорее результат очень древнего взаимного влияния, чем общее происхождение (что отмечено и выше в разделе про генетику) — причем прауральцы скорее всего интенсивно контактировали только с предками тунгусов, но не других носителей алтайских языков (Напольских 1991).
В археологическом плане В. В. Напольских связывает прауральскую общность с культурами гребенчатой керамики запада Сибири, восходящими к местному мезолиту[36]. Керамика с гребенчатой орнаментацией имеет в Западной Сибири очень древнюю историю, как и случаи проникновения населения с керамикой подобного типа в Волжско-Камский регион. В частности, В. А. Зах приводит следующие даты для поселения Ет-то 1 на территории Надымо-Пуровского междуречья на северных склонах Сибирских Увалов, содержавшего подобную керамику: 6740 ± 65 л.н. (ок. 4740 лет до н.э) и 6880 ± 80 л.н. (ок. 4880 лет до н.э). Для камского гребенчатого неолита Пезмог 4 в бассейне р. Вычегды называется дата 6820 ± 70 л.н. (ок. 4820 лет до н.э). Все даты получены методом радиоуглеродного анализа.[60]
По мнению М. Фортескью, с продвигавшейся на запад прафинноугорской общностью следует связывать шигирскую культуру на Урале в конце V тысячелетия до н. э.[61] Что же касается крайне широко распространенных по всему северо-востоку Европы в период от 4200 до 2000 г. до н. э. культур ямочно-гребенчатой керамики, то их языковая принадлежность до сих пор вызывает споры. Большинство исследователей не ставят под сомнение финно-угорское происхождение создателей ЯГК (в частности, В. А. Зах считает сходство орнаментальных традиций неолита северо-восточной Европы и западной Сибири результатом наличием общего финноязычного субстрата[60]), но имеется и немало скептиков (в том числе В. В. Напольских[62]), считающих культуры ЯГК палеоевропейскими и возникшими на основе местного мезолита.
Не менее спорной является и языковая принадлежность кельтеминарской культуры неолита Средней Азии (5500-3500 гг. до н. э.), которую некоторые исследователи считают связанной с культурами ямочно-гребенчатой керамики и финно-угорской по языку. Вероятным выглядит предположение, что в рамках этой культуры прауральцы контактировали с прадравидами[63], что подтверждается и контактным характером параллелей между финно-угорскими и дравидийскими языками (Напольских 1991).
Языковедческий анализ показывает наличие непосредственных контактов населения индоиранской группы с населением финно-угорской языковой группы.[64] В. Н. Чернецов указывают на наличие многих иранских черт в языке, фольклоре и обрядах более позднего угорского населения Западной Сибири (хантов и манси).[65] Наиболее ярким свидетельством подобных контактов является прафинноугорское наименование числа «сто» — *śata, явно заимствованное из языка индоиранского типа (для сравнения, изначальная праиндоевропейская форма этого числительного реконструируется как *ḱm̥tóm[66]). Наличие подобных заимствований в прафинноугорском языке является одним из основных аргументов в пользу относительно поздней датировки распада финно-угорской общности — вероятнее всего не ранее начала III тысячелетия до н. э., так как индо-иранская ветвь языков вряд ли могла выделиться раньше ~3000 г. до н. э. С другой стороны, его нельзя датировать и позднее момента сложения собственно иранских языковых форм (рубеж II—I — середина I тыс. до н. э.), зафиксированных в древнеперсидских и авестийских письменных источниках. Кроме того, эти заимствования являются важным аргументом в споре о местонахождении финно-угорской прародины.[36] Некоторые лингвисты (к примеру, финский филолог-германист Й. Койвулехто и его последователи) утверждают о наличии непосредственных контактов между прауральским и праиндоевропейским языками, но их аргументы В. В. Напольских и Е. А. Хелимский оценивают как не выдерживающие критики. Несколько лучше обоснована аналогичная точка зрения К. Редеи, но она основана на всего семи совпадающих этимологиях, большинство из которых также сомнительны (Напольских 1997).
![]() | |
---|---|
![]() |
Возникновение финно-угорской общности (отрывок из документального фильма "Народ водоплавающей птицы", 1970 г.) |
В качестве основной археологической культуры, соответствующей прафинноугорской общности, часто предлагается льяловская культура IV тысячелетия до н. э. в Волжско-Окском междуречье, относящаяся к культурам типичной ямочно-гребенчатой керамики.[67] Антропологический тип этой культуры описывается как северный лапоноидный[68][69], а среди артефактов встречаются фигурки уточек, характерные для финно-угорских культур — но подобные изображения известны также и у палеоевропейских культур мезолита северо-востока Европы (Напольских 1991).
Более вероятным выглядит предположение, что распад финно-угорской общности случился в ходе развития энеолитической волосовской культуры, следующей за льяловской в Волжско-Окском регионе.[70] Известно, что волосовцы контактировали с индоевропейцами — фатьяновцами и ираноязычными абашевцами[68], что соответствует лингвистическим данным, приведенным выше. Антропологический тип этой культуры описывается как европеоидный (отличающийся от типа льяловцев, для которых был характерен низкий рост и монголоидные черты в строении черепа)[71], хотя встречаются и лапоноидные черты.[68].
Я. Хяккинен соглашается с тем, что происхождение финно-угорской общности из волосовской культуры хорошо объясняет высокое разнообразие ФУ языков в Волжско-Окском регионе, но сам он склоняется к мнению, что на прафинноугорском языке говорили скорее создатели более восточной гарино-борской культуры, современной волосовской, но лучше знакомой с металлургией.[59] Предположение об уралоязычности культур гаринско-волосовского круга не вызывает возражений и у отечественных исследователей.[36] Некоторые финские исследователи пытаются объяснять широкое распространение финно-угорских языков сейминско-турбинским феноменом[72], но в отечественной науке преобладает мнение, что сейминско-турбинские племена были индоевропейцами, родственными тохарам (Напольских 1997) или индоиранцам.[73]
Культура сетчатой керамики, сменившая в позднем бронзовом веке волосовскую культуру и распространившаяся на огромном пространстве от Карелии до среднего Поволжья, уже вполне уверенно связывается с носителями финно-угорских языков. Эта культура вобрала в себя остатки культур ямочно-гребенчатой керамики, а также фатьяновской и поздняковской культур. На ее основе уже в железном веке развились городецкая культура (предки носителей мордовских языков), дьяковская культура (предки мери и веси) и ананьинская культура (предки пермян, в какой-то мере и марийцев).
Тем временем на юге Урала и Западной Сибири продолжался этногенез угорских народов, с которыми связывается черкаскульская культура и произошедшая от нее межовская культура. Уже в железном веке в лесостепной зоне Западной Сибири выделилась саргатская культура, от которой, видимо, произошли кочевые древневенгерские племена. В письменных источниках венгры появляются только в конце IX — в X веке н. э. как один из кочевых народов причерноморских степей. Согласно средневековому сочинению «Gesta Hungarorum», предки венгров в начале IX века пришли со своей прародины («Magna Hungaria») в страну Levedia, которую современные исследователи локализуют в нижнем Подонье. В 889 г. печенеги вынудили венгров уйти из Леведии и переселиться в страну Etelköz, которую принято локализовать в степях нижнего Поднепровья. В 895 году после поражения от болгарского царя Симеона венгры двинулись на запад и, пройдя мимо Киева (в летописях это событие упоминается как «проход чёрных угров» в 896 г.), вышли через Карпаты в Паннонию и Трансильванию. В то время там обитали остатки разгромленных франками аваров и разрозненные славянские племена, легко ассимилированные венграми (Напольских 1997).
Время прихода предков финнов на территорию Финляндии не вполне ясно, но в целом появление прибалтийско-финской общности связывается со взаимодействием племен культур сетчатой (ложнотекстильной) керамики с балтоязычной культурой штрихованной керамики. В результате на территории северной части Прибалтики в железном веке возникла культура каменных могильников, южная часть которой дала начало эстонцам, води и ливам, а северная — финнам (суми), еми, карелам, ижорцам, вепсам.
Само название «финны» — германизм, буквально означающий «ищущий», и отражающий охотническо-собирательский образ жизни названных так племён (ср. с прагерманским словом *finþaną). Впервые это название встречается у римского историка Тацита (I в. н. э.) в форме Fenni — но, вероятнее всего, он имел в виду саамов (Напольских 1997). По мнению А. Айкио, носители прасаамского языка ассимилировали палеоевропейское население крайнего севера Фенноскандии в начале I тысячелетия н. э. (около 1500 лет назад). Гипотезы о происхождении палеоевропейского субстрата в саамском языке от древнейшего мезолитического населения Скандинавии он оценивает как «фантастические».[74]
Предпринимались также попытки связать с финно-уграми народы, упомянутые в книге IV «Истории» Геродота — наиболее раннем историческом источнике в Европе железного века. В частности, с пермянами пытались связывать будинов (из-за рыжего цвета волос, характерного для удмуртов)[75], а с уграми (возможно, предками венгров) — иирков.[76] В этом контексте интересно и слово *irkä, реконструируемое в прафинноугорском языке со значением «человек / мужчина» (Напольских 1997).
В «Гетике» Иордана приводится список «северных народов», живших в глубинных районах Восточной Европы в IV—V вв. н. э. Интерпретация этого списка, как и в случае с названиями народов у Геродота, тоже сталкивается с существенными трудностями, но можно считать достоверно доказанным, что Mordens у Иордана соответствуют мордовским народам, а Merens — мерянам. Вполне допустимо сопоставление названия Imniskaris с черемисами, или же с древней мещерой («In Miskaris» — «[живущие] в Мещере»). Не до конца доказана, но вполне возможна интерпретация некоторых других названий из списка Иордана как состоящих из собственно названия племени и названия места, в котором оно проживает: Thiudos Inaunxis — «чудь в местности Aunks», Vasinabroncas — «весь в Абронке» (во втором случае был даже предложен соответствующий гидроним на Русском Севере). Rogastadsans, возможно, также были каким-то финно-угорским народом, или даже конкретно уграми (со ссылкой на наличие близкой по названию реки Урга в бассейне Суры). Более вероятно, впрочем, что это слово имеет достаточно прозрачную готскую этимологию — «обитатели берегов Ра», то есть Волги.[77]
![]() | |
---|---|
![]() |
Финно-угорские народы (рассказывает историк Марат Сафаров) |
Богатым источником информации о населении доисторической Европы является и топонимия — в первую очередь гидронимия, зачастую являющаяся невероятно устойчивой и сохраняющейся на протяжении тысячелетий. На территории России крайне многочисленными являются субстратные топонимы, оканчивающиеся на «-ма» (Кострома, Кинешма и др.), «-кша»/«-кса» (Кидекша, Выкса и др.), «-хта» (Ухта, Нерехта и др.) с озвонченным вариантом «-гда» (Вологда, Судогда и др.), «-га» (Ветлуга, Варзуга и др.) с «северным» вариантом «-еньга» (Мехреньга, Кокшеньга и др.) Невыясненным является и происхождение названий с формантом «-ус» в Рязанской области (Чарус, Ибердус и др.), а также названий с формантом «-х»/«-хар» в малонаселенной местности на стыке Нижегородской, Ивановской и Владимирской областей (Палех, Пурех, Ландех, Лух, Санхар и др.)[78][79] В свое время Б. А. Серебренников даже выдвинул предположение, что подобная топонимия в Волжско-Окском регионе является палеоевропейской и невыводимой из каких-либо ныне существующих языков.[80] Тем не менее, академик А. К. Матвеев в своем труде «Субстратная топонимия Русского Севера» сделал вывод, что большинство подобных названий происходят из языков прибалтийско-финской и финно-волжской групп, в том числе из мерянского языка (который, по его мнению, был близок к ранним состояниям марийского языка).
Набор финно-угорских народов, близкий к современному, окончательно сложился после «завоевания родины» венграми в 896 году и исчезновения ряда финно-угорских племен (чудь, меря, мурома, мещера) на территориях, входящих в современную Россию. Дальнейшая история этих народов известна по письменным источникам и по отдельности описана в соответствующих разделах статей об этих народах.
![]() |
Финно-угорские народы на Викискладе |
---|---|
![]() |
Финно-угорские народы в Викиновостях |
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .