Здание | |
Дом Наркомфина | |
---|---|
2-й дом СНК | |
![]() Вид дома Наркомфина со стороны Новинского бульвара, 2007 | |
55°45′25″ с. ш. 37°34′52″ в. д. HGЯO | |
Страна |
![]() |
Москва | Пресненский район, Новинский бульвар, 25, корп. 1 |
Архитектурный стиль | конструктивизм |
Автор проекта | М. Я. Гинзбург, И. Ф. Милинис, С.Л. Прохоров |
Архитектор | Моисей Яковлевич Гинзбург |
Дата основания | 1930 |
Строительство | 1928—1930 годы |
Статус |
![]() |
Состояние | на реконструкции |
![]() |
Дом Наркомфина — один из ключевых памятников жилой архитектуры конструктивизма, «опытный дом переходного типа». Построен в 1928—1930 годах по проекту архитекторов Моисея Гинзбурга, Игнатия Милиниса и инженера Сергея Прохорова[1] для работников Народного комиссариата финансов СССР (Наркомфина). Находится в Москве на Новинском бульваре по адресу дом № 25, корпус 1.
Долгое время находился в аварийном состоянии, был трижды включен в список «100 главных зданий мира, которым грозит уничтожение»[2]. В 2017 году началась реставрация по проекту мастерской Алексея Гинзбурга, внука М.Я. Гинзбурга.
Дом Наркомфина, или 2-й дом Совнаркома РСФСР, стал одним из экспериментальных домов, построенных по результатам теоретических исследований Секции типизации Стройкома РСФСР, работавшей в 1928-1929 гг. под руководством М.Я. Гинзбурга. Работе секции предшествовал конкурс на «эскизный проект жилого дома трудящихся», проведенный журналом «Современная архитектура» (Гинзбург подал на конкурс проект «Коммунального дома А-1»), выставка проектов конкурса в 1927 г.[3], и строительство дома Госстраха на Малой Бронной (1926-1927, М.Я. Гинзбург и В.Н. Владимиров). И журнал, и конкурс, и работа Секции типизации были проектами ОСА (Объединения современных архитекторов).
Работа Секции типизации, подробно описанная М.Я. Гинзбургом в книге «Жилище»[4], началась с анализа типологии «дореволюционного «доходного дома» и состояла в достижении максимально эффективных параметров использования объема жилого пространства при сохранении его комфортности. Было разработано несколько типов квартир-ячеек, названных буквами от A до F. Результаты исследования секции М.Я. Гинзбург доложил на пленуме Стройкома РСФСР, где было принято постановление, рекомендовавшее несколько жилых ячеек к массовому строительству, а остальные — к опытно-показательному, начиная с 1928 г. Согласно этому постановлению было построено шесть «экспериментальных коммунальных домов переходного типа» в Москве, Свердловске и Саратове, причем в строительстве трех из них участвовал сам М.Я. Гинзбург. С.О. Хан-Магомедов называет дом Наркомата финансов самым интересным из этих шести домов [1].
Определенную роль в формулировании и решении проблемы создания жилого дома нового типа на примере дома Наркомата финансов сыграл Николай Милютин, известный как автор схем социалистического расселения и градостроительных концепций соцгорода[5], который в указанные годы (1924—1929) исполнял обязанности наркома финансов РСФСР и выступал в качестве заказчика жилого комплекса. Сметная стоимость строительства составила 10 млн рублей[6].
Идеи, связанные с планировочной и объемной структурой, также как и с функциональным наполнением дома, изложены в книге М.Я. Гизбурга «Жилище», где работе Секции типизации посвящена одна глава, а дому Наркомфина — три главы[7]; идеология дома также была озвучена М.Я. Гинзбургом на пленуме Стройкома[1]. Согласно М.Я. Гинзбургу, анализ типов жилья в доходном доме показывает, что его «экономический эффект» был более высоким, чем «массовое жилищное строительство Москвы первых лет после революции» (т.н. моссоветское строительство). Н.Н. Броновицкая называет одним из прототипов дома Наркомфина дом дешевых квартир архитектора Эрнста-Рихарда Нирнзее в Большом Гнездниковском переулке, 10 (построен в 1912-1913 годах).
Работа Секции типизации шла по пути «урезывания и уплотнения обслуживающих площадей» взятой за прототип типологии доходного дома: вначале удалили вторые лестницы и комнаты домработниц, затем оптимизировали коридоры, передние, ванные комнаты и кухни, сохраняя объем и высоту жилых помещений и урезая как площадь, так и высоту подсобных. Приведенные в книге расчеты эффективности использования жилого пространства построены на рассмотрении отношения кубатуры к жилой площади квартир и параметра k (k=W/P, соотношение общей кубатуры здания к полезной площади жилых ячеек). М.Я. Гинзбург ссылается как на расчеты, так и на «опытную работу передовых архитекторов Запада».
Дом Наркомата финансов нередко называют «домом-коммуной», что неверно: автор проекта М.Я. Гинзбург противопоставлял свой «дом переходного типа» практике домов-коммун и жестко критиковал последнюю:
«...конвейер, по которому течет здесь нормированная жизнь, напоминает прусскую казарму <...> Нет нужды доказывать абстрактную утопичность и ошибочную социальную сущность всех этих проектов. <...> Нельзя не заметить во всей этой программе механического процесса увеличения до астрономических размеров молекулярных элементов бытового уклада старой семьи»[8].
В предложениях секции Стройкома нет ни слова о навязывании фиксированного распорядка дня, практикуемого в домах-коммунах, даже в проектах общежитий, ни об уничтожении традиционного семейного уклада. Цель «способствовать быстрейшему безболезненному переходу к более высоким формам хозяйства» авторами дома Наркомфина также озвучивалась: именно для этого был запланирован развитый коммунальный блок с функциями общественного питания, стирки, уборки и присмотра за детьми — также как и минимальный размер кухонь в квартирах[9]. Между тем М.Я. Гинзбург подчеркивает:
«мы сочли совершенно необходимым создание ряда моментов, стимулирующих переход на более высокую форму социально-бытового уклада, но не декретирующих этот переход»[10][11].
Рассматривая дом Наркомфина как опытный, М.Я. Гинзбург не считал его типовым и настаивал на том, что создание типовых проектов жилых домов — путь неправильный, ведущий к «однообразию жилой застройки». Гинзбург считал важной «максимальную гибкость» стандартов и разработку таких стандартных элементов, «которые можно было бы всячески комбинировать <...> варьировать типы жилья, используя одни и те же стандартные элементы"[12].
Под строительство дома для работников Наркомата финансов была отведена территория двух усадеб, выходивших на Новинский бульвар — так называемый Шаляпинский парк [13], зеленое пространство за рядом домов XIX в. вдоль Садового кольца, в одном из которых в 1910-1922 гг. жил Ф.И. Шаляпин. Территория полого спускается к Пресненскому пруду, который к 1925 г. был забран на этом отрезке в трубу[5]. Планы застройки предусматривали полный снос существующих домов и дворов, включая флигели и двор дома Шаляпина, но в итоге ни одно строение при строительстве дома Наркомфина не снесли. Под домом течет река Синичка, заключенная в трубу[6].
В проектной документации дом именовался 2-м домом СНК. Согласно проекту, комплекс должен был состоять из четырех корпусов:
Также планировалось, что рядом с домом Наркомфина будет построен второй жилой дом с большими квартирами — ячейками типа К или D. Не реализован.
Три основных объема: жилого дома, коммунального корпуса и непостроенного детского сада, планировались как ритмически сбалансированный ансамбль разновеликих построек. Их уравновешивал корпус прачечной, перед которым со стороны Новинского бульвара появилась квадратная площадка, композиционно связавшая этот корпус с городом. Жилой дом и корпус прачечной приподняты на круглых колоннах, что освобождало пространство первого этажа (высотой 2,5 м) для прохода. Пройдя под корпусом прачечной через «парадный двор» перед входом с Новинского бульвара, по диагональной аллее можно было попасть в общественную зону комплекса или по другой аллее через жилой корпус в уровне открытого первого этажа — в парк за домом, где была организована своеобразная видовая площадка[14].
Архитектура жилого корпуса была для конца 1920-х годов необычна и впечатляюща, особенно если учесть его старомосковское окружение[15]. Москвичи прозвали его «домом-кораблем» — впрочем, данный эпитет применяется ко многим модернистским зданиям.
В пояснительной записке к проекту М.Я. Гинзбург так объясняет появление открытого первого этажа: «Ввиду неровности участка, вызывающего в подобных случаях устройство большой поверхности цоколя, в настоящем случае дом поднят в большей своей части на высоту 2,5 метров на отдельных столбах, что является более экономичным и, кроме того, сохраняет нетронутой площадь парка»[14].
В книге «Жилище» сказано лаконичнее: «Весь дом расположен в парке» [16]. Имеются в виду остатки Шаляпинского парка (см. выше), сохранившиеся части усадебных садов. Кроме того, согласно воспоминаниям сына Моисея Яковлевича, архитектора В.М. Гинзбурга, в 1930-е гг. в парк вокруг дома Наркомфина пересадили деревья с реконструируемого Садового кольца. Как следствие, одним из аргументов М.Я. Гинзбурга в пользу открытого первого этажа и «дома на ножках» стало «не разрезать домом территории парка»[16].
Другие аргументы М.Я. Гинзурга в пользу открытого первого этажа на опорах:
Жилой корпус — шестиэтажное здание-пластина длиной 85 м и высотой 17 м, вытянуто с юга на север, вдоль восточного фасада сгруппированы спальни и коридоры, вдоль западного гостиные, соответственно спальни получают утреннее солнце, гостиные вечернее. Ближе к торцам расположены две лестничные клетки, связанные между собой и с квартирами двумя широкими коридорами (4 м в ширину и 2,3 м в высоту), на втором и пятом этажах. Коридоры М.Я. Гинзбург называет горзизонтальными артериями и противопоставляет их вертикальным лестницам: коридоры должны были упростить жителям квартир связь с помещениями коммунальных сервисов. С другой стороны, архитектор трактовал коридоры как общественные пространства («место общественного пребывания»)[10].
Секция типизации Стройкома РСФСР разработала пять основных типов жилых ячеек: A, B, C, D и F. Самая крупная из них, ячейка A, подразумевала трех- и двухкомнатные квартиры, B — только двухкомнатные. Минимальной была ячейка F, рассчитанная на жилую (но не общую) площадь 25-30 м². В доме Наркомфина использованы три типа квартир. Второй и третий этажи заняли восемь квартир типа K, родственного ячейкам типа D из разработок Секции и предназначенного для больших семей. На трех верхних этажах, с четвертого по шестой, разместились 32 малометражные квартиры типа F. В торцах дома, отделенных от центральной части лестничными клетками, использованы ячейки 2F — сдвоенные ячейки F. В уровне кровли расположены несколько комнат типа общежития, на одного и на двоих, площадью соответственно 9 и 15 м², высотой 2,6 м², объединенные общим санузлом и душем, которые расположены между каждыми двумя комнатами («по принципу международных вагонов», -- комментирует архитектор). В ячейках K площадь гостиной, или «жилой комнаты» (калька английского living room) -- 25 м², ее высота 5 м. В части, разделенной на два яруса высотой по 2,3 м, внизу расположены: соединенная с коридором терраса, передняя и кухня площадью 4,3 м², вверху две спальни 19,88 и 12,1 м² со встроенными шкафами, ванной и туалетом. Жилая площадь ячеек K 57-60 м², общая площадь 82-83 м².
Ячейки F состоят из гостиной высотой 3,6 м, оборудованной кухонным элементом — и спальни высотой 2,3 м на втором этаже с душевой кабиной, умывальником и встроенным шкафом. Туалет расположен внизу, рядом с прихожей (передней), высота этих подсобных помещений также 2,3 м. Двустороннее освещение и сквозное проветривание обеспечено с запада большим окном гостиной, на фасаде ленточным, внутри занимающим всю стену; с восточной стороны — окном спальни. Коэффициент отношения кубатуры к жилой площади получился равным 5,15. Пол спален и гостиных в ячейках F, размещенных ниже коридора, расположен на одном уровне, а в ячейках, помещенных выше коридора, пол спальни выше. М.Я. Гинзбург считает первый вариант более удобным, второй -- более интересным в пространственном отношении.
Появление ячеек 2F в торцах здания вызвано необходимостью рациональной компоновки объемов квартир внутри дома; оно позволило, прежде всего, ограничиться двумя коридорами. Ячейки 2F в целом дублируют структуру ячеек F. В них две гостиных высотой 3,6 м, а также столовая, передняя, ванна, туалет и кухня высотой 2,3 м. М.Я. Гинзбург называет ячейки 2F «в социально-бытовом отношении <...> обычными квартирами с более рациональным распределением высот, а потому и с более интересным пространственным решением».
Низкая высота потолков, по словам М.Я. Гинзбурга, компенсируется «смежным резервуаром» жилой комнаты-гостиной. Между тем, отдавая себе отчет в том, что помещения недостаточно изолированны, М.Я. Гинзбург оговаривается, что решение «пригодно для небольшой семьи, в противном случае понадобятся раздвижные стенки или портьеры, которые позволили бы в случае необходимости создать нужную звуковую изоляцию отдельных помещений».
Террасы в уровне нижнего коридора были предназначены для совместного использования жильцами восьми квартир типа K, для этого предусмотрена крытая терраса, параллельная коридору. Для отдыха жильцов квартир типа F предназначался солярий на крыше [17][18].
Принцип компоновки жилых ячеек, подобный применённому в проекте дома Наркомфина, был реализован в ряде проектов и на Западе, в частности, в построенном в Бреслау (Вроцлаве) по проекту Ганса Шаруна общежитии для холостых (1929 год). Наличие коридора, обслуживающего несколько уровней, характерно для жилых единиц Ле Корбюзье[19].
Корпус общественного обслуживания, названный авторами «коммунальным», представлял собой замкнутый , почти кубический объём со стороной около 10 м. С жилым корпусом его связывает переход на уровне второго этажа. Четыре этажа коммунального корпуса объединены двусветными помещениями высотой 5 м, обращенными на север, во двор комплекса, и закрытыми сплошным витражом 4-этажной высоты. В нижней части первоначально планировался спортивный центр, в верхней общественная столовая с летним кафе на крыше и библиотека. Лестничная клетка в западной части связывала все этажи коммунального корпуса между собой и с переходом, ведущим к дому. По словам М.Я. Гинзбурга, двигаясь по лестнице и внутри помещений корпуса, «зритель получает непрерывно меняющееся пространственное ощущение»[20].
Фасадное решение дома лаконично конструктивизма: ленточные окна, характернейший прием 1920-х гг., подчеркивают горизонталь, гладкие стены украшены лишь элементами, обусловленными функционально: полосами цветочных ящиков, выемкой террасы во втором этаже. Структура фасадов отражает внутреннее устройство квартир, следуя принципу модернистской архитектуры изнутри-наружу, поэтому на восточной стене преобладают ленты, а в нижней части западной стены окна гостиных сливаются в крупные пятна остекления, чередуясь с небольшими окнами кухонь. Северный торцевой фасад лишен окон и оживлен лишь выступом балкона, хорошо освещенный южный решен пластичнее -- оживлен тремя выступами полукруглых балконов, образуя один из хрестоматийных видов дома. Тему лаконичных объемов с большими плоскостями стекла подхватывает и коммунальный корпус.
Дом был возведен с применением новинок тогдашней строительной индустрии, за конструктивные эксперименты отвечал инженер Сергей Львович Прохоров и возглавляемая им компания Технобетон. Несущая конструкция -- железобетонный каркас.
«Статистическую нагрузку несут круглые железобетонные столбы с арматурой Консидера. В поперечном направлении расстояние между осями 3,50 и 4, 50 м. В продольном направлении -- 3,75 м. Столбы в продольном и поперечном направлении связаны железобетонными прогонами. В поперечном направлении имеются консоли по обе стороны, дающие общую глубину корпуса 10,15 м. Таким образом почти все столбы оказываются внутри архитектурного пространства, и наружные стены по каждому этажу передают нагрузку столбам через консоли. Толщина столбов 35 см. Наружные стены выполнены из пустотелых шлакобетонных камней типа «Крестьянин» в полтора камня с засыпкой между камнями 6 см шлака. Общая толщина наружных стен 36 см»[21].
Каркасная конструкция позволила освободить первый этаж для прохода и снять нагрузку с внешних стен, которые служат термоизоляционным ограждением благодаря шлакоблокам с теплоизоляционным заполнением. Кирпич при строительстве не использовался, фрагменты кирпичной кладки, заметные из-под обвалившейся штукатурки в период запустения дома были следами поздних, преимущественно послевоенных, закладок, связанных с ремонтами из-за протечек.
Важным нововведением С.Л. Прохорова стало использование блоков «холодного» бетонного камня с двумя крупными отверстиями: для междуэтажных перекрытий и внутри вертикальных стен между квартирами и в ограждении лестничных клеток. Пустоты блоков использовали для прокладки канализационных, водосточных и вентиляционных каналов, размещенных внутри здания, нередко в довольно сложной конфигурации, поскольку требовалось провести все коммуникации между объемами квартир разной типологии. В составе перекрытий ряды блоков перемежали с армированным бетоном, экономя бетон и даже деревянную опалубку, поскольку в доски не требовалось забивать гвозди:
«...на расстояниях, равных длине камня, укладывались доски, подпертые деревянными стойками. На доски клались камни со специально оставляемыми промежутками. В промежутки укладывалась арматура, и все перекрытие бетонировалось. Получалась плита (5 см) с балками и промежутками, заполненными бетонными камнями»[21].
«Холодные» блоки с двумя отверстиями М.Я. Гинзбург называет «обычными для немецкого бетонного строительства» (действительно, они известны, в частности, в практике Баухауса). С.Л. Прохоров организовал производство похожих блоков в крупными отверстиями прямо на стройплощадке дома Наркомфина с использованием станков для производства блоков «Крестьянин», куда подкладывались деревянные вкладыши для изготовления отверстий[21]. Впоследствии они получили название «блоков Прохорова».
Типизация
Строительство дома Наркомфина его авторы рассматривали как эксперимент с том числе в области индустриального жилого строительства. Поэтому его элементы были максимально типизированы и повторены на всю длину корпуса. Архитекторы также проверили рентабельность изготовления элементов заводским способом и монтажа на стройке. Результат эксперимента по словам М.Я. Гинзбурга — бетонные элементы привозить и монтировать на стройке нерентабельно, поскольку:
Пол в квартирах был выполнен из 2-сантиметрового двухслойного ксилолита (переводится как древесный камень, в основе стружка, типологически материал подобен ДСП). Ксилолит укладывали по бетонной плите основания. Во внутриквартирных перегородках использовался фибролит и блоки «Крестьянин» в 1/2 блока; толщина перегородок 5 см (звукоизоляция в современном понимании в доме Наркомфина отсутствовала; ее планируется добавить при реставрации дома в 2017-2019 гг.[23]). Для утепления железобетонных балок в местах их выхода на фасад (т.е. достаточно редко) использовался т.н. камышит, теплоизоляционный материал из сухой спрессованной травы.
Плоская гольццементная кровля дома утеплена шлаком и снабжена водостоками, проведенными в теле дома. Технологические решения кровли с теплоизоляцией «торфоплитами» из прессованного торфа и гидроизоляцией битумом следовали схеме, разработанной ведущим германским специалистом по плоским крышам Эрнстом Маем.
Архитекторы дома Наркомфина уделяли большое внимание освещенности внутренних пространств. «Лучшей системой», зрительно расширяющей пространство, М.Я. Гинзбург называет «горизонтальную световую ленту, подтянутую к потолку». При этом по словам архитектора «горизонтальная лента дает значительно более равномерную освещенность». Расчеты коснулись и оптимальных отрезков стены выше и ниже окна: в обоих случаях оптимальной названа высота простенка 1 м сверху или снизу. Идеальным же решением признано сплошное остекление, апробированное в доме Наркомфина на примере витража коммунального корпуса[24].
Одно из нововведений дома Наркомфина окна, скользящие по направляющим, сходные с изобретенными Ле Корбюзье и Пьером Жаннере. Они были доработаны с учетом российского климата. Ленточные окна включали два элемента: подвижные и неподвижные. Неподвижные с железобетонными рамами, подвижные — с дубовыми, скользящими на роликах по направляющему рельсу и прижимающимися к бетону рукояткой с эксцентриком[25]. Места прижима в окне с деревянной рамой были обиты брезентом и войлоком. М.Я. Гинзбург считает ошибкой изготовление неподвижных бетонных рам и называет пять достоинств сдвижных оконных рам:
Эксперименты с цветом в доме Наркомфина стали продолжением опытов, начатых М.Я. Гинзбургом в архитектурной комнате бывшего МВТУ (сейчас МГТУ им. Н.Э. Баумана) и признанных автором не очень удачными: "длительное пребывание в этой комнате утомляло". Работой по подбору цветовых решений квартир дома Наркомфина руководил художник из Баухауса профессор Хиннерк Шепер [26]. Стены в квартирах не оклеивали обоями, а гладко окрашивали — теплые гаммы колеров для одних квартир и холодные для других. В квартирах теплой гаммы для потолка была выбрана светлая охра, для стен лимонно-желтый. В холодной гамме для потолка использовали голубой оттенок брауншвейг, стены же были голубоватого и зеленоватого оттенков[27]. В обоих случаях была выбрана менее интенсивная гамма, чем в опыте в комнатой МВТУ.
"Опыты показали, что теплая гамма пространственно ограничивает объем: холодная же, наоборот, как бы расширяет помещение", -- пишет М.Я. Гинзбург. Вывод, сделанный архитекторами из экспериментальной раскраски интерьеров -- следует быть чрезвычайно осторожным в выборе цвета, а яркий цвет уместен на потолке, куда мы смотрим не так часто: поэтому основной, более яркий тон в окраске квартир дома Наркомфина применялся именно на потолках[28].
Цвет также был использован для облегчения навигации: так, расположенные двери верхних и нижних ячеек F были для различения покрашены в черный и белый цвет. Потолки лестничных клеток и коридоров также были покрашены в разные цвета: оранжевый, брауншвейг, зеленая земля, кобальт, вермильон, зеленый веронез, -- помогая жителям сориентироваться, в какой части дома они находятся.
Во всех жилых помещениях полы из дубового паркета (широкий паркет 8 см). В ванных комнатах, по крайней мере, трёхкомнатных квартир до 1960 года сохранялись полы из пробкового дерева, позднее заменены кафельной плиткой. Электропроводка открытого типа — витой провод на фарфоровых изоляторах. Электровыключатели поворотные, как и розетки, также фарфоровые.
Первым критиком здания дома Наркомфина был сам М.Я. Гинзбург — взгляд на историю строительства дома как на эксперимент предполагал его критическую оценку в книге "Жилище", вышедшей в 1934 г. Архитектор называет достоинства новых материалов: легкость, пористость и низкая теплопроводность, и недостатки: высокая звукопроницаемость и влагоемкость. Звукоизоляция в доме НКФ не была предусмотрена в принципе, как и во многих постройках 1920-х гг., но материал (блоки "Крестьянин" и фибролит) оказались более звукопроницаемы, чем традиционный кирпич домов Моссовета, который при определенной толщине стен способен сам выполнять функцию звукоизоляции. Для снижения звукопроницаемости, в частности, дверей архитектор там предлагает засыпать пространство между слоями фанеры сухим мхом сфагнумом или заложить торфоплитами.
Для уменьшения влагоемкости М.Я. Гинзбург тогда же, постфактум предлагал силикатирование наружной штукатурки или защиту стен сильно силикатированными, т.е. покрытыми слоем стекла, плитами[29].
Уплотнения рам из брезента и войлока через некоторое время износились, сдвижные элементы окон заклинивали и в зимнее время пропускали холодный воздух.
Оборудование квартир не удалось сделать идеальным. Например, там, где удавалось поставить ванну, то это были громоздкие дореволюционные чугунные изделия, занимавшие слишком много места в габаритах первоначально запланированных душевых кабин. Солидная по площади ванная комната была только в квартире Милютина[30].
В 1932—1934 году на территории, первоначально предназначавшейся для детского сада и яслей при Доме Наркомфина (вдоль его южной границы), по проекту архитектора Сергея Леонтовича был построен жилой дом работников Совнаркома (дом 25, корп. 10)[31], композиционно никак не связанный с комплексом. В итоге сохранение усадебных построек по линии Новинского бульвара, а также строительство в границах первоначально отведённого участка ещё одного жилого дома, чужеродного комплексу, не позволило полностью осуществить авторский замысел по организации пространства.
Не были построены: детский сад и ясли, жилой корпус второй очереди (авторы проекта архитекторы М.Я. Гинзбург и Г.А. Зундблат) и комплекс служебного дворика, объединяющего гараж для жильцов, прачечную, котельную. Сооружена была лишь прачечная, широко использовавшаяся жильцами лишь в первые годы[25], а после войны перешедшая в ведомственное подчинение.
К началу 1940-х годов участок вдоль северной границы территории жилого комплекса (за дворовым фасадом корпуса прачечной во всю его длину, и в глубину двора вплоть до дома Наркомфина с его восточной, северной и частично с западной сторон) был выделен под ведомственный гараж СНК РСФСР, позднее Совмина РСФСР[32], его территория площадью около гектара была покрыта асфальтом, гараж обнесён забором. Просуществовал до 1965 года.
С середины 1930-х годов дом № 25, корп. 1 стоял на балансе Совета народных комиссаров, с 1946 года — Совета Министров РСФСР вплоть до конца 1950-х годов. В конце 1950-х годов снят с баланса Совета Министров РСФСР и передан в общегородское подчинение (в ЖЭК).
В процессе строительства в ячейке типа K в южной части верхнего этажа, также как и в выходящем на кровлю объеме, предназначенном для вентиляционной камеры, разместилась квартира-«пентхаус» министра финансов Николая Милютина, что нарушило замысел архитекторов. Милютин живо интересовался вопросами дизайна интерьера своей квартиры, лично участвовал в подборе колеров для окраски стен. Позднее бывший нарком получил архитектурное образование.
Поскольку отдельностоящее здание детского сада и яслей так и не было построено, значительную часть коммунального корпуса отдали под детский сад. Из предусмотренных замыслом общественных функций этого корпуса в 1930-е гг. в полную силу заработала только кухня. Столовая работала в пол-силы, поскольку жильцы предпочитали брать обеды на дом[33]. Через некоторое время общественное питание перестало удовлетворять основную массу жильцов, и кухня стала нерентабельной. Вслед за этим изменилось и назначение двухсветных залов. Они были приспособлены вначале под типографию, а в дальнейшем — под конструкторское бюро.
Успешно функционировали только два коммунальных хозяйственно-бытовых учреждения: прачечная и детский сад (в коммунальном корпусе). Но и они во время войны были закрыты.
Идущую вдоль нижнего коридора галерею, предназначенную для встреч и общения, превратили в индивидуальные кладовки.
Терраса с садом на крыше не была достроена, хотя при исследованиях 2017 г. на кровле обнаружили всю необходимую инфраструктуру для озеленения.
В 1940-е годы ввиду острого дефицита жилья пролёты между столбами-опорами первого этажа были застроены, здесь расположились дополнительные квартиры (сверх 50-ти проектных) с частичным заглублением их в цоколь, в общий тамбур которых (на две квартиры) с улицы можно было попасть спуском по четырём ступенькам вниз. В северной части цокольного этажа было организовано служебное общежитие, третье в доме. Служебное помещение было также пристроено к южному фасаду, надстроен коммунальный корпус. Практически все трёхкомнатные квартиры нижних этажей превратились в коммунальные, к чему не были приспособлены; минимальные размеры кухонь и санузлов приводили к скандалам и, в результате, к резкой критике архитектуры авангарда в целом.
Как пишет в своих воспоминаниях о Доме Наркомфина Екатерина Милютина, «квартиры для одиночек заселили семьями, семейные сделали коммунальными. Вместо закрытой столовой (коммунальный корпус) на пятом этаже сделали коммунальную кухню с рядами плит и корыт. Детский сад закрыли, коммунальный корпус превратился в типографию. Прачечная сохранилась, но она постепенно перестала обслуживать жильцов. В конце концов дом передали в ЖЭК, покрасили немыслимой жёлтой краской и перестали ремонтировать»[30].
За все годы существования дома не было выполнено ни одного капитального ремонта. В конце 1970-х власти Москвы собирались сделать капремонт, для чего выселили тридцать квартир, но так и не успели[34]. Процесс расселения возобновился в конце 1980-х гг., однако по состоянию на начало 2008 года там проживало около 15 семей[35]. Отсутствие капитального ремонта привели к тому, что дом очень сильно обветшал, его состояние долгое время оценивалось экспертами как «критическое»[36][37]. В 2006 году дом Наркомфина был включён в «World monuments watch list of 100 most endangered sites» — Список памятников мировой культуры, находящихся под угрозой исчезновения[38]. С 2010 года часть пустых квартир сдана в аренду под мастерские либо жилые помещения, которые в основном заняла «творческая молодежь», небезразличная к архитектурному шедевру[39].
Отсутствие капитального ремонта дома (помимо окраски фасадов) объясняется в том числе и тем, что после войны 1941—1945 годов в архивах не оказалось детальных чертежей здания, а равным образом и чертежей коммуникаций водоснабжения, канализации и вентиляции[40]. По данным Архнадзора, Гинзбург никогда не публиковал осуществленный вариант планов дома и не упоминал о наличии в нём квартиры Милютина[41]. Между тем в книге «Жилище» опубликовано несколько узловых фрагментов рабочей документации, касающейся деталей конструкции и фурнитуры[42]. Как сообщает Е. Б. Овсянникова (2015), «чертежи, чудесным образом, были обнаружены в цюрихском архиве Ле Корбюзье»[43].
Обветшание фасадов дома также объясняется искажением замысла архитекторов. Вдоль ленточных окон восточного фасада были установлены горшки для растений. Отверстия для вытекания воды в них вели наружу и были отнесены от стен, но позднее отверстия заделали и влага от полива текла по фасадам, что стало причиной наибольших разрушений именно на восточной стене. Водосточная труба, помещенная внутри объема здания у северного торца, после войны, в 1950-е гг., засорилась и разрушилась.
![]() | |
---|---|
![]() |
Дом Наркомфина и коммунальный корпус по состоянию на август 2010. Разрушены рамы оконных проёмов жилого корпуса, множественные повреждения кровли коммунального корпуса. Фото Gelio |
В доме на балансе 46 квартир. В 2006 г. компания Александра Сенаторова начала скупать квартиры в доме. Сенаторов утверждал, что планирует реставрацию дома. Впрочем, ясности, насколько это действительно будет реставрация, а не коммерческая перестройка, не было[2]. По состоянию на март 2014 года из общей площади (около 4 тыс. м²) в собственности группы Сенаторова находится 2,2 тыс. м², ещё 1,3 тыс. м² — на балансе мэрии Москвы, оставшиеся помещения — у пяти собственников квартир[44]. В 2014 появился проект реставрации дома Наркомфина, предложенный архитектурным бюро Kleinewelt Architekten.
По состоянию на февраль 2017 года помещения дома сдавались для жилья и под офисы. В дом также можно было попасть через экскурсии, которые проводились регулярно.
По состоянию на середину 2017 года собственником здания Наркомфина являлась компания «Лига прав». С июля 2017 года, сосредоточив на своем балансе всю собственность, эта компания начала реставрацию здания; работами руководит архитектор Алексей Гинзбург, внук Моисея Гинзбурга, занимавшийся вопросами восстановления дома совместно с отцом В.М. Гинзбургом с середины 1980-х гг. и на протяжении 30 лет работающий над проектом реставрации дома НКФ [26] (см. проект от 2017 года). В 2017 гг. проведено масштабное исследование здания; в процессе реставрации дом продолжают посещать экскурсии. В августе 2017 года стало известно, что достигнута договоренность о том, что компания «Лига прав» получит от Сбербанка на реставрацию дома Наркомфина кредит в размере 855 млн рублей. В ходе работ предполагается демонтаж мансардного этажа и хозяйственных пристроек коммунального корпуса, восстановление исторической планировки первого этажа, а также восстановление элементов фасадов, восстановление с частичным сохранением рам витража коммунального корпуса, ограждений балконов и кровли. Винтовая лестница, ведущая на кровлю коммунального корпуса, сохранилась очень плохо и была заменена по чертежам осенью 2018. Частью работ станет внедрение в стены дома звукоизоляции. Планируется приспособить здание для современного использования, в том числе вновь использовать помещения для временного или постоянного заселения; на первом этаже здания откроется музей, а в здании хозблока разместится ресторан. Планируется, что реставрация будет закончена в 2019 году[45].
Дом Наркомфина, будучи задуман как исследовательский эксперимент как минимум в нескольких областях: социально-бытовой, инженерно-конструктивной, объемно-планировочной и пространственно-пластической, сохранил свою роль знакового примера русского авангарда, что проявляется в живом интересе к нему со стороны архитекторов, преимущественно западных и части российских, и историков авангарда. Будучи долгое время в запустении, дом стал своего рода символом небрежения россиян к наследию конструктивизма и одновременно -- предметом дискуссии вокруг несостоявшейся утопии советских 1920-х[46][47][25][6]. Дом безусловно признан важной частью социальных и типологических поисков архитектуры модернизма в области жилого строительства, родственных экспериментам Баухауса и Ле Корбюзье[48].
«...не в композиционных поисках основная ценность этого экспериментального дома, а в поисках нового в социальном отношении типа жилища». С.О. Хан-Магомедов [49].
Дом Наркомфина -- один из самых обсуждаемых памятников русского авангарда, вокруг него возникло немало мифов. Один из них -- версия использования камышита как "бетона с наполнителем из камыша" для строительства межкомнатных перегородок и стен[50][51]. Между тем камышит не смешивали с бетоном, а использовали для теплоизоляции, в здании его использовано немного, только на отдельных участках (см выше и[52]). Одна из мифологических версий относит дом НКФ к типологии домов-коммун и к идеологии принудительного обобществления быта (см. выше).
По словам С.О. Хан-Магомедова, ни один из социально-бытовых и типологических экспериментов в архитектуре 1920-х гг., ни в домах-коммунах, ни в отличных от них домах переходного типа, не был доведен до конца: «ни в части проверки экономический целесообразности малометражных квартир, ни в части организации коммунального обслуживания жителей домов, ни в части применения новой строительной техники»[49].
Сдача дома Наркомфина (1930) по времени совпала с критическим переломом в судьбе архитектуры в СССР: все профессиональные объединения были распущены, а вместо них возник Союз архитекторов СССР, призванный определять облик новой советской архитектуры. Конструктивизм и рационализм были заклеймены как «формализм» и иностранные заимствования, чуждые советскому человеку. В архитектуре был объявлен курс на «освоение классического наследия»[53][54]. Новое градостроительство с 1931 года было ориентировано на создание монументальных городских центров и рассматривало в качестве достойной обсуждения жилой архитектуры только декорировавшие эти центры отдельные дома[6]. В 1930-е годы упоминания «дома для работников Наркомфина» исчезают из публичного пространства и появляется вновь лишь спустя три десятилетия, в 1960-е годы.
Интересно отметить, что окончание строительства и заселение Дома Наркомфина (1931) по времени совпали с открытием 102-этажного небоскреба Эмпайр стейт билдинг в Нью-Йорке. Оба здания носили статусный характер, и каждое из них, в своей стране, являлось техническим, технологическим и культурным прорывом, как верили их создатели, в будущее. Эмпайр стейт билдинг сохранил своё значение, и по сей день остаётся культурным символом Америки (англ. American cultural icon); что касается идей и принципов, заложенных в проект Дома Наркомфина, то они были преданы забвению вскоре по его завершении.
Дом заселялся в 1931 году (одновременно с заселением Дома на набережной на улице Серафимовича, д. 2) представителями советской номенклатуры республиканского уровня. Наиболее заметные из них по своему положению занимали квартиры в верхних этажах и в торцах жилого корпуса. Позднее, в 1937—1938 годах, большинство из них были осуждены и расстреляны как «враги народа»[60][61].. По количеству репрессированных жильцов в годы «большого террора» дом Наркомфина (он же 2-й дом СНК[62]), вероятно, сопоставим лишь с 1-м домом СНК (Дом на набережной). Жильцы (поголовно советская номенклатура республиканского уровня) не менее двадцати квартир были репрессированы. Практически все они были расстреляны, но были и отбывавшие срок приговора в ГУЛАГе. И по воспоминаниям Екатерины Милютиной, в конце 1950-х в дом ещё наведывались взрослые дети семей, выселенные из дома в 1937-м и 1938-м годах, желавшие посмотреть на свои квартиры и на тех, кто в них теперь живёт.
В период отделки здания в нем находилась мастерская М.Я. Гинзбурга (см. фото, автор Владимир Грюнталь). Согласно воспоминаниям сына М.Я. Гинзбурга Владимира Моисеевича Гинзбурга, архитектор жил в доме Наркомфина с женой и сыном до своей смерти в 1946 г. Между тем существует легенда, основанная на мнении старожилов дом 1950-х гг. и не соответствующая действительности, что М.Я. Гинзбург отказался от квартиры в доме НКФ.
Контингент живущих был в какой-то мере однородным лишь в первые годы после заселения дома[25]. После арестов 1937—1938 годов и окончания Великой Отечественной войны он существенным образом изменился.
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .