Эту страницу предлагается переименовать. |
Репрессии в РККА 1937—1938 — масштабные политические репрессии («чистки») в отношении командного и начальствующего состава РККА и РКВМФ, которые выделяются исследователями как одно из проявлений, составная часть политики «Большого террора» в СССР. Фактически начались во второй половине 1936 года, но наибольший размах приобрели после ареста и осуждения М. Н. Тухачевского и семи других высокопоставленных военных в мае—июне 1937 года; на 1937—1938 гг. пришёлся их пик, а в 1939—1941, после резкого спада, они продолжались с существенно меньшей интенсивностью. Репрессии выражались в увольнениях по политическим мотивам, арестах и вынесении приговоров по сфабрикованным делам.
Жертвами беззакония и фальсифицированных обвинений стали тысячи командиров и бойцов РККА и РКВМФ. Основной удар политических репрессий был направлен против командного состава высшего звена: заместителей наркома обороны СССР, командующих войсками военных округов (флотов), их заместителей, командиров корпусов, дивизий, бригад. Значительно пострадал командно-начальствующий состав управлений и штабов в соответствующих звеньях, профессорско-преподавательский состав военно-учебных заведений[1].
Основную массу жертв политических репрессий в Красной Армии в предвоенные годы составили так называемые участники «военно-фашистского заговора» и «правотроцкистских организаций», дела которых рассматривались Военной коллегией Верховного суда СССР. Для получения необходимых показаний от подследственных они в массовом порядке подвергались издевательствам, избиениям и пыткам. Применение «мер физического воздействия» в ходе следствия в отношении «врагов» и «шпионов» было санкционировано высшим партийным и государственным руководством СССР. Подавляющее большинство командиров, начальников и политработников, обвинённых в участии в «военно-фашистском заговоре», были приговорены к высшей мере наказания — расстрелу. Лишь некоторым из них этот приговор, не приведённый в исполнение немедленно, был впоследствии заменён исправительно-трудовыми лагерями[2].
Одним из важнейших понятий, во многом определяющих предмет исследования и связанные с ним проблемы, является сам термин «репрессированный». Долгое время он не расшифровывался вообще. Начиная с 1990-х гг., историки стали предлагать различные интерпретации, ряд историков[3][4] указали в своих работах на необходимость говорить отдельно об уволенных и арестованных. О. Ф. Сувениров в 1998 г. предложил вообще отказаться от этого термина и вместо него оперировать конкретными данными о количестве арестованных, освобождённых до суда или оправданных по суду, приговорённых к расстрелу, погибших в лагерях и тюрьмах, выживших[5]. В современной историографии этот термин продолжает употребляться, при этом все исследователи считают необходимым давать ему чёткое определение. Абсолютно все историки к репрессированным относят только тех военнослужащих, в отношении которых какие-либо действия предпринимались государственными органами именно по политическим мотивам. При этом у разных историков спектр подобных действий несколько варьируется. Сувениров полагал, что в научном отношении корректнее говорить об «истреблении военнослужащих по политическим мотивам», которое оформлялось приговорами судебных органов[6]. В то же время в статистических таблицах, в заглавии которых фигурирует термин «истребление», Сувениров учитывал и расстрелянных, и умерших под стражей, и покончивших с собой, и вышедших из заключения живыми[7]; именно их учёный относил к жертвам репрессий. При этом Сувениров, отмечая, что увольнение по политическим мотивам — также форма репрессий[6], был убеждён, что в число репрессированных «нельзя огульно включать и всех уволенных из РККА по политическим мотивам», поскольку арестовывали далеко не каждого из них[5]. Г. И. Герасимов относит к репрессированным «лиц командно-начальствующего состава, уволенных из РККА за связь с „заговорщиками“, арестованных и не восстановленных впоследствии в армии»[8]. А. А. Печёнкин относит к репрессированным также арестованных и уволенных по национальному признаку и «за связь с заговорщиками»[9]. Н. С. Черушев полагает, что «основными составляющими репрессий были увольнение из армии по политическим мотивам и арест органами НКВД по тем же основаниям»[10]. В. С. Мильбах выделяет три «концентрические» группы репрессированных: 1) уволенные по политическим мотивам; 2) арестованные из общего числа этих уволенных; 3) приговорённые к высшей мере наказания, умершие в лагерях и тюрьмах из числа арестованных; кроме того, автор выделяет из числа арестованных ещё две группы: осуждённых к различным срокам заключения и освобождённых в ходе пересмотра дел[11][12][13]. С. Е. Лазарев полагает, что к репрессированным «следует относить лишь арестованных и уволенных по политическим мотивам»[14]. Таким образом, все авторы относят к репрессированным арестованных по политическим мотивам, большинство авторов — уволенных по политическим мотивам. При этом, Сувениров относит к ним также покончивших с собой, А. А. Гуляев — отстранённых от должности по политическим мотивам[15], а Герасимов исключает из числа репрессированных всех, кто был впоследствии восстановлен.
Вооружённые силы СССР состояли в период репрессий из трёх военных организаций — РККА (сухопутные и воздушные силы, а до 30 декабря 1937 также морские), РКВМФ (выделен в самостоятельный наркомат 30 декабря 1937 г., а до этого входил в состав РККА и именовался морскими силами — ВМС), пограничные и внутренние войска (ГУПВО), подчинявшиеся НКВД. Большинство исследователей рассматривают в своих работах лишь репрессии в отношении военнослужащих РККА и РКВМФ[16][17][18]. М. И. Мельтюхов отмечает, что необходимо также изучать репрессии в войсках НКВД[4]. Отдельные сведения о репрессиях в войсках НКВД имеются у различных историков[19][20]. Сувениров также обращает внимание на репрессии офицеров, вышедших в запас до 1937 г.[20] Сувениров[20] и Н. М. Якупов[21] полагают, что следует принимать во внимание и репрессии в отношении видных деятелей Гражданской войны, не служивших к тому времени в Вооружённых силах СССР.
Ещё один окончательно не решённый вопрос — какие группы репрессированных военнослужащих подлежат исследованию. Подавляющее большинство историков исследуют репрессии только в отношении офицеров[22][23]. Лишь Сувениров считает необходимым включать в рамки исследований также представителей младшего начсостава, красноармейцев и краснофлотцев[24].
Хронологические рамки проблемы в различных работах несколько отличаются. Сувениров исследует период со второй половины 1920-х гг. до 1941 г.[25]; автор отмечает, что активизироваться репрессии начали с 1936 г[26]. В ряде книг Черушева имеются сведения о репрессиях в период с 1935 по 1941 гг[27][23][28]. Мильбах отмечает, что репрессии в ряде округов и на флотах начались в 1935—1936 гг.[29][30][31]; в его работах исследование по отдельным аспектам проблемы доводится до 1939—1941 гг.[32][33][34] В то же время авторы солидарны, что на 1937—1938 гг. приходится пик репрессий; такие хронологические рамки часто фигурируют в названиях монографий.
К наиболее важным проблемам, которые исследуют учёные, относятся: влияние репрессий на боеспособность Вооружённых сил СССР[35][36][37][38][22]; причины репрессий[39][40]; масштабы репрессий[3][41][42][43][44][22]; кем и как осуществлялись репрессии[35][39][22]; вопрос о наличии/отсутствии в Вооружённых силах реального заговора и обоснованности репрессий[45][46][47]; качество выдвиженцев[48][49][50][51][52][38].
До конца 1980-х гг. тема репрессий в РККА освещалась в СССР очень сдержанно. Имелись отдельные работы, в которых говорилось о проведении репрессий, назывались имена отдельных репрессированных[53]. В начале 1960-х гг. в СССР было опубликовано несколько работ, посвящённых наиболее видным репрессированным военачальникам — В. К. Блюхеру, М. Н. Тухачевскому, И. Э. Якиру, И. П. Уборевичу и некоторым другим. В этих работах содержались отдельные факты хода репрессий, но исследование темы репрессий в Красной Армии в целом не получило своего развития. Из зарубежных авторов, исследовавших проблему до конца 1980-х, в историографии принято отмечать как значительные для своего времени работы Р. Конквеста[54] и Ю. А. Геллера и В. Н. Рапопорта[55]. Однако в современной историографии они подверглись критике, прежде всего из-за ограниченной источниковой базы, имевшейся в распоряжении авторов, что привело к большому числу ошибок и слабости выводов[56][57][58].
В конце 1980-х — первой половине 1990-х вышло существенное число статей и книг, в которых проблема репрессий рассматривалась более развёрнуто и на более широкой источниковой базе. К ним относятся работы В. Д. Данилова[59], Н. М. Якупова[60], Ф. Б. Комала, А. Т. Уколова и В. И. Ивкина, В. А. Бобренева и Л. М. Заики, Д. А. Волкогонова, О. Ф. Сувенирова[прим. 1]. Научные наработки из исследований Уколова и Ивкина[24][61], Бобренева и Заики[62] и Сувенирова[63] используются в современной историографии; в то же время часть выводов, сделанных в этих работах, подверглась критике[64][65]. В заслугу Волкогонову ставятся выявление и публикация ряда важнейших источников по теме, которые часто цитируются по его работе[66][67][68]. Однако в историографической статье М. И. Мельтюхова 1997 г. констатировался кризис исследования проблемы: ряд важнейших проблем (в том числе вопрос о влиянии репрессий на боеспособность Красной Армии) так и не были решены, некоторые проблемы не были даже сформулированы, источниковая база продолжала оставаться ограниченной[69].
Новый период историографии открывается изданием в 1998 г. монографии Сувенирова «Трагедия РККА 1937—1938». В этой работе автор рассматривал основные этапы «того смертного пути, по которому в 1937—1941 гг. прошли многие тысячи воинов РККА: арест, предварительное следствие, судебная комедия, пуля в затылок». Под этим углом учёный исследовал репрессивную деятельность высших органов власти и НКВД, взаимоотношения последнего с политорганами Красной Армии и прокуратурой, репрессивную практику судебных и внесудебных органов; последняя глава его работы посвящена исследованию влияния репрессий на боеспособность РККА[70] Этот труд до сих пор является актуальным, оценивается другими исследователями проблемы как фундаментальный, строго научный и наиболее серьёзный в отечественной историографии[71][72][73][28][74]. В то же время есть и критика этой работы. А. В. Короленков назвал в качестве недостатков «излишнее доверие к некоторым не вполне надёжным мемуарным свидетельствам» и «незнакомство с иноязычной литературой»[73]. Ряд авторов[75][76] отмечают, что Сувенирову не удалось вскрыть причины репрессий, чётко их обозначить. С резкой критикой исследования Сувенировым последствий репрессий выступил А. А. Смирнов, полагающий, что тезис о «подкашивании РККА репрессиями» остался недоказанным, так как не было произведено сравнение «дорепрессионной» и «послерепрессионной» Красной Армии[77].
Проблеме качества офицеров, пришедших на смену репрессированным в предвоенный и военный период, посвящён ряд исследований. Просопографическое исследование Ю. Ю. Юмашевой посвящено полководцам Великой Отечественной войны, к которым она относит наркомов обороны, начальников Генштаба, командующих и начальников штабов стратегических направлений, командующих и начальников штабов фронтов, командующих фронтов ПВО, командующих общевойсковыми, ударными, воздушными и танковыми армиями, командующих флотами; в работе исследовались следующие характеристики: возраст, социальное происхождение, нахождение «под следствием НКВД», нахождение в плену или окружении во время Великой Отечественной войны, образование, опыт службы и боевой опыт к моменту начала войны, партийность[78]. Г. И. Герасимов с целью оценки влияния репрессий на кадры Красной Армии исследовал динамику «изменения основных параметров, отражающих» их состояние: «насыщенность ими армии, уровень укомплектованности и подготовки, опыт службы в занимаемой должности» — и пришёл к выводу, что репрессии не оказали на состояние военных кадров значительного влияния[79]. Короленков охарактеризовал его выводы как интересные, но не бесспорные[80]; Мильбах, не ставя под сомнения расчёты Герасимова, критически оценивает его выводы[81]; А. Смирнов назвал Герасимова «первопроходцем» в сравнении до- и «пострепрессионной» РККА по уровню образования[82]. А. А. Печенкин исследовал эволюцию высшего комначсостава РККА в 1935—1945 гг. по таким показателям, как происхождение, возраст, образование, партийность, командный стаж и наличие боевого опыта[50][52].
Широкому спектру проблем посвящены исследования Н. С. Черушева[прим. 1], хотя прежде всего автор уделяет внимание подробностям репрессий в отношении элиты РККА, под которой подразумевается высший комначсостав[23]. Его работы характеризуются двояко: с одной стороны, отмечаются различные достоинства — исследование «малой реабилитации» 1939—1941 гг., тщательное изучение следственных дел репрессированных и обстоятельств ведения следствия[73][72]; с другой стороны, имеется и критика — Короленков полагает, что многие суждения Черушева «остались на уровне брежневского времени»[73], ряд авторов[75][76] отмечают, что Черушев в своих работах не вскрыл причин репрессий.
Исследованию репрессий в отдельных объединениях РККА и РКВМФ (округах, флотах и флотилиях) посвящены работы В. С. Мильбаха, построенные в основном по единой схеме. В них исследуется роль и влияние на процесс репрессий трёх структур военного управления — командной (командующий, военный совет), политической (политорганы), юридической (прокуратура, судебные и внесудебные органы), а также региональных органов НКВД (каждой структуре посвящена отдельная глава монографий)[83]; в каждой монографии рассматривается влияние репрессий на боеспособность войск/сил объединения путём изучения состояния всех её компонентов, к которым относятся укомплектованность личным составом, состояние техники и вооружения, уровень организации управления, боевая подготовка войск/сил, организованность и воинская дисциплина, морально-боевые качества личного состава[84]. В настоящее время изданы монографии Мильбаха, посвящённые ЗабВО, ОКДВА, ТОФ, ЛВО[прим. 1]. Эти работы оцениваются С. Е. Лазаревым как большой вклад в исследование проблемы[76]. А. Смирнов выступает с критикой исследования Мильбахом влияния репрессий на боеспособность войск ОКДВА, полагая, что им не было произведено сравнение «дорепрессионного» и «пострепрессионного» уровня боевой выучки войск, без чего нельзя сделать вывод о влиянии на него репрессий[85]. Более узкой проблеме репрессий в КВО — роли в них военного совета округа — посвящена статья А. А. Гуляева[прим. 1].
В центре внимания работ С. Т. Минакова вопрос о политической роли советской военной элиты 1920-30-х гг[86]. В своей последней монографии он пришёл к выводу о существовании в РККА реального заговора, первоочередной задачей которого было «свержение» наркома обороны К. Е. Ворошилова с целью ослабления политического влияния Сталина в армии[87]. Его выводы негативно оцениваются рядом исследователей[88][89], хотя и без развёрнутой критики. С. Е. Лазарев отмечает, что в отличие от других авторов, утверждавших о наличии в РККА реального заговора, Минаков «привлёк достаточное количество достоверных источников»[90].
А. А. Смирнов полагает, что тезис о «подкашивании РККА репрессиями» остался недоказанным, поскольку так никто из историков не произвёл сравнения уровня боевой выучки до- и «пострепрессионной» РККА. Он поставил такую цель в своей работе, предметом исследования которой стали войска КВО, БВО и ОКДВА, исключая ВВС. В результате автор пришёл к выводу, что в ходе репрессий «выучка командиров, штабов и войск» РККА не ухудшилась, а «осталась на прежнем весьма низком уровне»[91]. Мильбах подверг критике методологические приёмы Смирнова, указывая, что под термином «уровень боевой выучки» подразумевается смешение «некоторых компонентов боеспособности», а при этом отдельные важные показатели её игнорируются[92].
Существенный вклад в изучение проблемы внесли и другие историки: С. С. Близниченко (репрессии в ВМС РККА и РКВМФ), Ю. З. Кантор (дело Тухачевского), Л. Самуэльсон и В. Н. Хаустов (роль Сталина и НКВД в репрессиях в РККА), Ф. Н. Подустов (репрессии в Томском артиллерийском училище). Историографические работы по проблеме принадлежат М. И. Мельтюхову, А. В. Короленкову, М. Г. Степанову[прим. 1].
Увольнение комначсостава из РККА производилось приказами НКО СССР и приказами военных округов[127]. В июне 1937 г. военным советам округов и флотов было предоставлено право увольнять офицеров вплоть до командира полка и ему равных[110]. 17 октября 1937 г. военные советы были лишены такого права[113], однако военные округа производили увольнения и в 1938 г. Так, с 11 по 13 июля 1938 г. В. К. Блюхер подписал 12 приказов на увольнение 279 офицеров[128].
Сведения о количестве уволенных из РККА содержатся в ряде статистических справок УКНС РККА, которые используются в настоящее время большинством историков. К ним относятся: справка Е. А. Щаденко, направленная в ЦК ВКП(б) в 1940 г., содержащая сведения о количестве уволенных из РККА без ВВС[129][130] (на неё ссылаются Уколов и Ивкин[3], Мельтюхов[4], Сувениров[16], Печенкин[131], Черушев[132], Лазарев[133]); ряд статистических документов УКНС, опубликованных Черушевым в 1998 г.[134][135] (на них ссылаются Сувениров[136], Черушев[137], Мильбах[138][139]); «Справка о числе уволенного комначсостава в 1937 и 1938 годах по военным званиям» (на неё ссылаются Печенкин[65], Черушев[140]). Кроме того, Комал[141] и Сувениров[16] приводят данные об уволенных из РККА офицерах ВВС. Сведения об увольнениях из РКВМФ приводятся в работах Близниченко и Мильбаха[прим. 1].
Не все указанные в этих справках офицеры были уволены по политическим мотивам. Определение точного числа уволенных по этим мотивам вызывает у историков определённые трудности, их мнения сведены в таблицу:
Автор | Период | Количество уволенных | Комментарий автора |
---|---|---|---|
1937—1939 |
28685 (сухопутные и морские силы) и 4773 (воздушные силы) |
Количество уволенных из ВВС рассчитано математически | |
А. А. Печенкин[9] |
1937—1939 |
28685 |
Без воздушных сил |
Н. С. Черушев[142] |
1937—1939 |
15578 (в 1937), 8612 (в 1938), 357 (в 1939) |
— |
В 1934-38 гг. военная контрразведка как Особый (с декабря 1936 — 5-й) Отдел входила в состав Главного управления государственной безопасности (ГУГБ) НКВД СССР. В марте 1938 г. с упразднением ГУГБ, на базе 5-го Отдела было создано 2-е Управление (особых отделов) НКВД СССР. Уже в сентябре 1938 г., в ходе очередной реорганизации, проведённой по инициативе нового первого заместителя наркома Л. П. Берии, ГУГБ было воссоздано, а 2-е управление вошло в него в качестве 4-го (Особого) Отдела.
В подчинении у центральных органов находились особые отделы (ОО) в РККА, РККФ, войсках НКВД.
В функции начальника, заместителя и оперуполномоченных особого отдела НКВД входило:
Аресты осуществлялись сотрудниками НКВД, прежде всего особых отделов. В соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) № 1232/191 «О порядке производства арестов» от 17 июня 1935 г., аресты по всем без исключения делам органы НКВД должны были согласовывать с соответствующим прокурором. В соответствии с тем же постановлением, приказом НКО № 006 от 3 февраля 1935 г. и «Положением о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА» от 22 сентября 1935 г., аресты органами НКВД всех командиров и начальников от командира взвода, им равных и выше должны были производиться только с разрешения наркома обороны[143].
Для согласования ареста НКВД направлял наркомам обороны (К. Е. Ворошилов) и РКВМФ (П. А. Смирнов, М. П. Фриновский) т. н. «справку» на подлежащего аресту. Сувениров сообщает, что в РГВА хранятся целые тома таких справок ОО ГУГБ НКВД СССР в адрес Ворошилова с просьбой санкционировать арест одного или нескольких офицеров[144], но не называет точного количества. В одном документе, датируемом августом 1937 г., имеются сведения, что только по справкам, направленным И. М. Леплевским Ворошилову, последний санкционировал арест 142 офицеров[145]. Среди арестованных с санкции Ворошилова: корпусные комиссары Н. А. Савко и М. Л. Хорош, комдивы П. П. Григорьев и М. А. Демичев, комбриги Г. А. Капцевич и К. И. Соколов-Стахов и др.; по мнению Сувенирова, большинство арестов в РККА санкционировал именно Ворошилов[146][145][147]. Известно несколько случаев, когда Ворошилов отказался дать санкцию на арест. Отмечая, что это скорее были исключения из правила, Сувениров приводит семь таких случаев; среди них — полковник Р. Я. Малиновский[148]. Санкции на арест также давали заместители Ворошилова — Гамарник, Мехлис и Щаденко[145]. Например, ещё 8 июля 1936 г. Гамарник санкционировал арест двух батальонных комиссаров[149], а Щаденко в середине 1938 г. — 18 политработников от политрука до полкового комиссара[150]. С июня по октябрь 1937 г. право санкционировать аресты офицеров вплоть до командира полка и ему равных было предоставлено военным советам округов и флотов[110], однако статистических данных на этот счёт нет. Санкционирование арестов командованием округов имело место и в 1938 г. Так, Блюхер санкционировал арест полковника А. П. Карнова[128]. Кроме того, после увольнения офицера, санкция на арест со стороны наркома или кого-то из функционеров РККА, наделённого таким же правом, уже не требовалась. По оценке Щаденко, около 5 тыс. офицеров органы НКВД арестовали уже после увольнения из РККА[151].
Сведений о масштабах санкционирования арестов прокурорами в литературе мало. Имели место различные действия прокуроров. Так, врио прокурора КВО бригвоенюрист Я. М. Шахтэн санкционировал арест комдива С. И. Венцова-Кранца[152]. Военная прокуратура ТОФ санкционировала аресты 145 военнослужащих[153]. Некоторое число военнослужащих, причём, видимо, существенное, было арестовано вообще без санкций прокуроров. Среди них армейский комиссар 2-го ранга А. С. Булин, корпусной комиссар Т. К. Говорухин и др[154][155]. По данным Мильбаха, более 2/3 военнослужащих ТОФ были арестованы без санкций прокурора[153].
Историки сходятся во мнении, что статистические справки УКНС не отражают реальное количество арестованных офицеров РККА[16][151][142][156]. Поимённо установив существенное количество арестованных, Мильбах на примерах ЛВО[157] и ОКДВА[156] показал, что в этих документах их количество занижено.
Автор | Период | Количество арестованных | Комментарий автора |
---|---|---|---|
1937—1938 |
Более 11000 |
Без учёта арестованных после увольнения | |
А. А. Печенкин[151] |
С начала 1937 по октябрь 1938 |
11019 до увольнения и около 5000 после увольнения |
Далеко не полные данные |
Н. С. Черушев[159] |
1937—1938 |
7280 |
Без учёта арестованных после увольнения |
В ходе предварительного следствия сотрудники НКВД собирали различные материалы, подтверждающие предъявленные подследственному обвинения. К таким материалам относились, в частности, показания самого арестованного, данные на допросах и зафиксированные в протоколе, или собственноручные заявления и показания. Арсенал следователей, перед которыми стояла задача непременно получить от арестованных необходимые показания, включал в себя самые разнообразные незаконные методы: принуждение, запугивание, избиения, лишение сна и другие меры морального и физического воздействия[160].
Исходный документ, которым было разрешено применение «физических методов воздействия», до сих пор не выявлен. Обнаружены лишь два документа, подтверждающие, что эти методы были разрешены политическим руководством СССР: шифротелеграмма Сталина секретарям обкомов, крайкомов и руководству НКВД—УНКВД о применении мер физического воздействия в отношении «врагов народа» от 10 января 1939 г. и стенограмма июньского 1957 г. пленума ЦК КПСС. В первом документе указывается, что «применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК ВКП», причём «как исключение, и притом в отношении лишь таких явных врагов народа, которые, используя гуманный метод допроса, нагло отказываются выдать заговорщиков, месяцами не дают показаний, стараются затормозить разоблачение оставшихся на воле заговорщиков»[161], и несмотря на то, что «впоследствии на практике метод физического воздействия был загажен мерзавцами Заковским, Литвиным, Успенским и другими», «ЦК ВКП считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь… в отношении явных и неразоружившихся врагов народа, как совершенно правильный и целесообразный метод». Второй документ был тщательно исследован Сувенировым, который пришёл к выводу, что решение о применении мер физического воздействия было принято не ЦК ВКП(б), а более узкой группой лиц — Политбюро ЦК ВКП(б). По словам Кагановича и Молотова, документ был написан «рукой Сталина», а подписали его все члены Политбюро. Сувениров, однако, допускает, что это решение могло быть принято без участия Ворошилова[162].
Применение на практике сотрудниками НКВД этого метода подтверждается многими источниками разного происхождения. О применении таких методов как к себе, так и к другим подследственным свидетельствуют сами арестованные: комбриг С. Ф. Гулин 15 июня 1939 г. в ходе суда над ним заявил, что первые признательные показания он дал после избиения; бригадный комиссар А. К. Скороходов, уже будучи осуждён к 15 годам ИТЛ, неоднократно писал из лагеря жалобы, в которых, в частности, указывал, что в ходе следствия его избивали; в 1937 г. бригадный комиссар И. А. Кузин, содержавшийся в одной камере с корвоенюристом Л. Я. Плавнеком, написал Ворошилову, что последнего избивали в течение 4-х дней[163]. Информация о применении «физических методов воздействия» исходила и от сотрудников НКВД. В 1939—1940 гг. многие из них были осуждены, в том числе и за фабрикацию следственных дел, и на судебных заседаниях многие признались, что избивали подследственных. Так, сотрудники особого отдела КБФ Бабич и Фурсик признали, что применяли физические методы воздействия к флагману 2-го ранга Г. Г. Виноградскому, а арестованный в ноябре 1938 года начальник 4-го (особого) отдела ГУГБ НКВД СССР комбриг Н. Н. Фёдоров признал, что применял такие методы к командарму 1-го ранга И. Ф. Федько[164]. Признавались сотрудники НКВД в применении методов физического воздействия не только в ходе следствия и на суде. Так, будучи допрошен сотрудникамми военной прокуратуры в ходе дополнительной проверки в 1955 г., бывший следователь ОО ГУГБ НКВД СССР полковник В. М. Казакевич признал, хотя и в очень сдержанной форме, что «на первых допросах… несколько раз ударил Грязнова»[165], а следователь ОО ГУГБ НКВД ЗабВО лейтенант госбезопасности В. Н. Розанов в объяснительной записке, написанной в 1939 г. в связи с жалобой комкора Н. В. Лисовского на незаконные методы следствия, указал: «Лисовский допрашивался оперуполномоченными Васюк и Першиным непрерывно в течение 4—5 суток, он стоял, били его по физиономии и т. п.»[166]. Реальные масштабы применения этого метода пока не установлены. Однако даже по неполным данным видно, что они были весьма существенными. Сувениров на основании различных документов установил, что «физическим методам воздействия» подверглись: 3 Маршала Советского Союза, 2 командарма 1-го ранга, 1 флагман флота 1-го ранга, 1 армейский комиссар 1-го ранга, 2 командарма 2-го ранга, 1 армейский комиссар 2-го ранга, 11 комкоров, 6 корпусных комиссаров, 1 корвоенинженер, 1 корвоенюрист, 24 комдива, 3 флагмана 2-го ранга, 7 дивизионных комиссаров, 1 диввоенюрист, 25 комбригов, 8 бригадных комиссаров, 3 бригинженера, 5 бригвоенюристов, 1 капитан 1-го ранга, а также ещё 43 старших и средних командиров и начальников. Как отмечает автор, эти данные далеко не полные[167]. Имеются сведения и о применении мер физического воздействия к другим арестованным, которые отсутствуют в списке Сувенирова. Так, в результате применения физических мер воздействия к комбригу М. С. Медянскому, у него было сломано ребро[168]. Мильбах приводит сведения о 86 сотрудниках ОО ГУГБ НКВД ТОФ, из которых 41 человек занимались избиением арестованных[169].
Арестовывались офицеры за различные преступления, что также следует учитывать. А. Т. Уколов и В. И. Ивкин на основе данных судебных органов РККА отмечают, что в 1937—1939 гг. было осуждено за преступления примерно 8 624 человека, указывая при этом, что вряд ли стоит причислять к репрессированным осужденных за уголовные и морально-бытовые преступления.
Количество репрессированных представителей высшего комсостава РККА на основании подсчётов О. Ф. Сувенирова[170]:
№ п/п | Категория высшего комсостава РККА | Состояло на службе в РККА в 1936 г. | Погибло в 1937-1941 гг. | Вернулись из тюрьмы живыми | Общее количество жертв | Репрессировано в % к численности соответствующей категории на 1936 г. | ||
---|---|---|---|---|---|---|---|---|
Расстреляно | Умерли под стражей | Покончили жизнь самоубийством | ||||||
1. | Маршалы Советского Союза | 5 | 2 | 1 | — | — | 3 | 60 |
2. | Командармы 1-го и 2-го ранга | 15 | 19 | — | — | 1 | 20[прим. 5] | 133 |
3. | Флагманы флота 1-го и 2-го ранга | 4 | 5 | — | — | — | 5 | 125 |
4. | Комкоры | 62 | 58 | 4 | 2 | 5 | 69 | 112,6 |
5. | Флагманы 1-го ранга | 6 | 5 | — | — | 1 | 6 | 100 |
6. | Комдивы | 201 | 122 | 9 | 22 | 153 | 76 | |
7. | Комбриги | 474 | 201 | 15 | 1 | 30 | 247 | 52,1 |
В целом по высшему комсоставу РККА | 767 | 412 | 29 | 3 | 59 | 503 | 65,6 |
Л. Д. Троцкий также дал свою оценку масштабам репрессий. В частности, 13 марта 1939 г. он писал: «Сталин истребил цвет командного состава, расстрелял, сместил, сослал около 30 000 офицеров»[171]
Во время обсуждения планируемого нападения на СССР, часть генералов пытались убедить фюрера, что ввязываться в войну с русскими преждевременно. Ответ Гитлера был следующий[172]:
80 % командных кадров Красной армии уничтожены. Красная армия обезглавлена, ослаблена как никогда, это главный фактор моего решения. Нужно воевать пока кадры не выросли вновь.
Эта статья во многом или полностью опирается на неавторитетные источники, что может вызвать сомнения в нейтральности и проверяемости представленной информации. Такие источники также не показывают значимость предмета статьи. |
«Товарищ Берия в своем докладе дал правильную оценку частям Закавказского военного округа. РККА и части Закавказского военного округа выкорчевали изменников родины, предателей, бешеных собак из своих рядов, уничтожив их, и тем самым неизмеримо укрепили свою мощь, ещё более сплотились вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг сталинского ЦК (аплодисменты).»
Товарищ Сталин значительно повинен в истреблении военных кадров перед войной, что отразилось на боеспособности армии.
Считалось, что противник продвигается столь быстро из-за внезапности его нападения и потому, что Германия поставила себе на службу промышленность чуть ли не всей Европы. Конечно, это было так. Но меня до пота прошибли мои прежние опасения: как же мы будем воевать, лишившись стольких опытных командиров ещё до войны? Это, несомненно, была, по меньшей мере, одна из главных причин наших неудач, хотя о ней не говорили или представляли дело так, будто 1937—1938 годы, очистив армию от «изменников», увеличили её мощь.[175]
Без тридцать седьмого года, возможно, не было бы вообще войны в сорок первом году. В том, что Гитлер решился начать войну в сорок первом году, большую роль сыграла оценка той степени разгрома военных кадров, который у нас произошёл.[176]
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .