Архиепископ Иларион | ||
---|---|---|
Архиепископ Иларион, 20 марта 1923 года | ||
|
||
25 мая 1920 — 28 декабря 1929 | ||
Предшественник | Сильвестр (Братановский) | |
Преемник | Евгений (Решетников) | |
|
||
Имя при рождении | Владимир Алексеевич Троицкий | |
Рождение |
13 (25) сентября 1886 село Липицы, Каширский уезд, Тульская губерния |
|
Смерть |
28 декабря 1929 (43 года) |
|
Принятие священного сана | 2 июня 1913 | |
Принятие монашества | 28 марта 1913 | |
Епископская хиротония | 25 мая 1920 | |
Архиепи́скоп Иларио́н (в миру Владимир Алексеевич Троицкий; 13 (25) сентября 1886, село Липицы, Каширский уезд, Тульская губерния, ныне Серпуховского района Московской области — 28 декабря 1929, Ленинград) — епископ Русской православной церкви, архиепископ Верейский, богослов, проповедник, духовный писатель.
Прославлен в лике святых Русской православной церкви заграницей в 1981 году[1].
Прославлен в лике святых Русской православной церкви в 1999 году.
Родился 13 (25) сентября 1886 года в селе Липицы Каширского уезда Тульской губернии (ныне Серпуховского района Московской области) в семье священника[2]. Осознавал себя русским православным человеком, потомком древнего славянского племени вятичей[3].
Рано изучил церковнославянский язык, в возрасте пяти лет уже читал в храме часы и шестопсалмие.
В одном из своих сочинений в самых тёплых словах рассказывает о своей родине:
С детства привык я <…> видеть такую именно картину на своей родине, на берегах родной Оки. Выйдешь у нас в Липицах на горку позади села, посмотришь на долину Оки, — вёрст на сорок видно вдаль. Только в ближайших деревнях своего и соседнего прихода разбираешь отдельные дома, а дальше заметны лишь здания Божиих храмов: красная тешиловская церковь, белая церковь в Лужках, в Пущине, в Тульчине, а на горизонте в тумане высятся каширские колокольни… Приедешь бывало домой на Пасху. Выйдешь к реке… И слышишь по воде со всех сторон радостный пасхальный трезвон во славу Христа Воскресшего: и с нашего тульского берега, и с московского несётся звон, будто две церкви, две епархии сливаются в одном торжественном гимне. Ярко и ласково светит весеннее солнышко, шумно бегут по канавам мутные потоки, важно расхаживают по земле грачи, вся земля будто проснулась и начала дышать, зеленеет уже травка. Оживает природа и смиренный народ справляет праздник Воскресения. Слышишь бывало, как несется над рекой пасхальный звон, — будто волны новой жизни вливаются в душу, слезы навертываются на глазах. Долго и молча стоишь зачарованный[3].
Обучался в Тульском духовном училище (вып. 1900) и Тульской духовной семинарии (1906)[2]; затем поступил в Московскую духовную академию, которую окончил в 1910 году со степенью кандидата богословия за сочинение «История догмата о Церкви». Был лучшим по успеваемости студентом за последние 50 лет существования Академии[4]. За время учёбы был удостоен премии Московского митрополита Макария за лучшее семестровое сочинение и премии митрополита Московского Иосифа за лучшую кандидатскую работу. С августа 1910 по август 1911 годов — профессорский стипендиат Московской духовной академии.
С августа 1911 года преподавал в академии Священное Писание Нового Завета. В декабре 1912 года защитил диссертацию на степень магистра богословия по теме «Очерки из истории догмата о Церкви»[2], которая была удостоена Макарьевской премии за 1912—1913 гг. В январе 1913 года был утверждён в должности доцента; 28 марта 1913 года пострижен в монашество с именем Иларион; с 11 апреля — иеродиакон, с 2 июня — иеромонах, с 5 июля — архимандрит. С декабря 1913 года— экстраординарный профессор Священного Писания Нового Завета Московской академии. С мая 1913 — инспектор академии, в мае — сентябре 1917 года — исполняющий обязанности ректора академии.
Основные богословские работы посвящены учению о Церкви. Концепция церкви, предложенная святителем, опирается на Священное Писание и учение святых отцов, причём святоотеческие представления пережиты им изнутри. В большинстве его сочинений можно проследить развитие мысли о Церкви как «союзе любви», как организме, мистическом Теле, члены которого объединены общей благодатной жизнью, имя которой — любовь. Считал, что Запад отпал от Церкви, что на Западе с 1054 года нет Церкви, а отпадение от Церкви означало отпадение от Христа — главы Церкви и от христианства вообще. Единственной святой, соборной и апостольской церковью является православная церковь, вне которой таинства недействительны. Был убеждённым славянофилом и антизападником. Упрекал русскую интеллигенцию в отрыве от Церкви и русских корней, благодаря насаждению западноевропейских культуры, образования и воспитания с петровских времён. Критиковал схоластику и призывал к очищению богословия от западного влияния: «На борьбу с этим-то вредным латинско-немецким засильем и его печальными плодами в нашем богословии я и считаю своим нравственным долгом вас призвать в эту грозную годину отечественной освободительной войны. Борьба уже началась»[5].
Был активным сторонником возрождения Патриаршества. В октябре 1917 года в лекции в Московской духовной академии говорил: «Теперь наступает такое время, что венец патриарший будет венцом не „царским“, а скорее, венцом мученика и исповедника, которому предстоит самоотверженно руководить кораблём Церкви в его плавании по бурным волнам моря житейского».
Был делегатом Поместного собора 1917—1918, членом и докладчиком отдела о высшем церковном управлении (ВЦУ), участвовал в прениях, делал пояснения как докладчик отдела о ВЦУ, заслужил благодарность от имени Собора за деятельность в качестве докладчика отдела о ВЦУ[6]. 23 октября произнёс яркую речь в защиту идеи о восстановлении Патриаршества. В её основу он положил своё убеждение в том, что «патриаршество есть основной закон высшего управления каждой поместной церкви», и что «если мы не хотим порывать с вековым церковным преданием, мы не имеем права отвергнуть патриаршество». В завершение сказал: «Есть в Иерусалиме „стена плача“… В Москве, в Успенском соборе, также есть русская стена плача — пустое патриаршее место. Двести лет приходят сюда православные русские люди и плачут горькими слезами о погубленной Петром церковной свободе и былой церковной славе. Какое будет горе, если и впредь навеки останется эта наша русская стена плача! Да не будет!…». Выступление архимандрита Илариона сыграло значительную роль в принятии Собором решения о восстановлении Патриаршества. Протоиерей Владислав Цыпин писал об этом выступлении как о «прославленном» и «хрестоматийном»[7].
После избрания Патриарха Тихона стал его секретарём и главным консультантом по богословским вопросам. Одновременно продолжил исполнять обязанности инспектора (эта должность получила название «проректор» академии), официально освобождён от этой должности в 1920 году. Регулярные занятия в академии прекратились в 1919 году, но преподаватели, в том числе и архимандрит Иларион, читали лекции и позднее.
Вопрос об архиерейском рукоположении архимандрита Илариона встал ещё в 1918 году, когда отцу Илариону было 32 года. 1 апреля 1918 года епископ Орловский и Севский Серафим (Остроумов) в своём рапорте Священному Синоду просил организовать викарную Брянскую кафедру и предлагал архимандрита Илариона сделать епископом-викарием своей епархии с титулом «Брянский и Мценский», однако эти планы не осуществились[8].
Весной 1919 года в течение приблизительно трёх месяцев находился в заключении в Бутырской тюрьме. Своим близким писал из тюрьмы: «В камере собралось у нас три профессора. Читаем время от времени лекции; прошли курс стенографии. Прямо считаю нужным сказать, что эти два месяца прожил я не без пользы, и даже интереснее, чем жил вне тюрьмы»[9].
24 мая 1920 года хиротонисан в епископа Верейского, викария Московской епархии. Хиротонию возглавил Патриарх Тихон. В своей речи при наречении во епископа сказал: «Церковь Божия стоит непоколебимо, лишь украшенная, яко багряницею и виссоном, кровьми новых мучеников. Что мы знали из церковной истории, о чём читали у древних, то ныне видим своими глазами: Церковь побеждает, когда ей вредят… Силы государства направились против Церкви, и наша Церковь дала больше мучеников и исповедников, нежели предателей и изменников».
Несмотря на многочисленные поручения, которые ему приходилось выполнять как помощнику патриарха Тихона, епископ Иларион часто служил в храмах Верейского уезда[10].
22 марта 1922 года был арестован, в июне выслан в Архангельск на год. В 1923 году вернулся из ссылки, возведён в сан архиепископа.
В 1923 был также настоятелем Сретенского монастыря в Москве. Много служил в храмах и проповедовал. Получил известность как блестящий оратор. Паства уважительно относилась к нему и называла «Иларионом Великим».
Вёл переговоры от имени церкви с представителями государства, добиваясь смягчения его политики в отношении религии. Когда началось массовое возвращение в церковь обновленцев, благодаря именно святителю Илариону церковная жизнь в Москве была налажена в кратчайший срок. Он разработал чин покаяния и сам принял исповедь сотен обновленцев — священников и мирян. Участвовал в публичных диспутах с атеистами.
Активная деятельность владыки вызвала недовольство большевиков. Осенью 1923 года был арестован, приговорён к трём годам лагерей. 1 января 1924 года был привезён на пересыльный пункт на Поповом острове, а в июне отправлен в Соловецкий лагерь особого назначения. На берегу залива Белого моря он работал сетевязальщиком и рыбаком; был лесником, живя в Варваринской часовне; как сторож жил в Филипповской пустыни. В лагере святителя не оставляли бодрость и духовная радость. Находясь на Соловках, он сохранил в себе все те добрые качества души, которые он приобрёл посредством подвигов и до монашества, и в монашестве, и в священстве. Те, кто в это время находились вместе с ним, являлись свидетелями его полного монашеского нестяжания, глубокой простоты, подлинного смирения, детской кротости. Он просто отдавал всё, что имел, что у него просили.
Автор книги «Неугасимая лампада» Борис Ширяев, также бывший соловецким узником, вспоминал: «Силе, исходившей от всегда спокойного, молчаливого владыки Илариона, не могли противостоять и сами тюремщики: в разговоре с ним они никогда не позволяли себе непристойных шуток, столь распространённых на Соловках, где не только чекисты-охранники, но и большинство уголовников считали какой-то необходимостью то злобно, то с грубым добродушием поиздеваться над „опиумом“. Нередко охранники, как бы невзначай, называли его владыкой. Обычно — официальным термином „заключенный“. Кличкой „опиум“, попом или товарищем — никогда, никто».
По словам ещё одного узника, священника Павла Чехранова, «в лагере владыка пользовался великим почётом. Многие видели в нем духовного отца; а в отношении душ, уже отравленных неверием, он был миссионером. Авторитет святителя был так высок, что вскоре сведения о его лагерной деятельности дошли до эмиграции. И благодаря, в частности, ему Соловецкий лагерь в 20-х годах был своеобразным духовным очагом, возле которого многие нашли спасение».
В 1925 году был временно переведён в ярославскую тюрьму, где власти убеждали его в обмен на свободу примкнуть к одному из лояльных большевикам церковных направлений — григорианству — но безрезультатно (владыка безусловно считал приверженцев этого течения раскольниками). Более того, сообщил другим заключённым об этом предложении. За «разглашение» данной информации был приговорён к новому трёхгодичному сроку заключения и отправлен обратно на Соловки.
Являлся одним из авторов так называемой «Памятной записки соловецких епископов» (27 мая/9 июня 1926), выразившей волю группы заключённых архиереев. «Записка» имела целью разработать основы для сосуществования Церкви и государственной власти в тех условиях, когда их духовные принципы противоположны, несовместимы; она продолжала линию церковной политики, которую вёл Патриарх Тихон. Составители «Записки» заявили о систематических гонениях на Церковь в Советском Союзе и обличили неправду обновленчества. Они призвали к последовательному проведению в жизнь закона об отделении Церкви от государства; речь шла, в сущности, о желании Церкви действовать без опеки государственных чиновников.
Отрицательно отнёсся к «Декларации» Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского), однако последовательного отстаивал необходимость сохранения молитвенно-канонического единства с ним[11]:
всем отделяющимся, я до крайней степени не сочувствую. Считаю их дело совершенно неосновательным, вздорным и крайне вредным. Не напрасно каноны 13—15 Двукр. Собора определяют черту, после которой отделение даже похвально, а до этой черты отделение есть церковное преступление. А по условиям текущего момента преступление весьма тяжкое. То или другое административное распоряжение, хотя и явно ошибочное, вовсе не есть «казус белли». Точно так же и все касающееся внешнего права Церкви (т. е. касающееся отношения к государственной политике и под.) никогда не должно быть предметом раздора. Я ровно ничего не вижу в действиях митр. Сергия и Синода его, чтобы превосходило меру снисхождения или терпения. Ну, а возьмите деятельность, хотя бы Синода с 1721 по 1917 г. Там, пожалуй, было больше сомнительного, и, однако ведь, не отделялись.
Осенью 1929 года его вновь осудили — к трём годам ссылки в Среднюю Азию.
Был отправлен в Среднюю Азию по этапу — от одной пересылочной тюрьмы к другой. В дороге заразился сыпным тифом, вспыхнувшим среди заключённых. Без вещей (в пути его обокрали), в одном рубище, кишащем насекомыми, в горячке его привезли в Ленинград и поместили в тюрьму. Через день тяжело больной владыка был отправлен в больницу (куда был вынужден идти пешком), где скончался через несколько дней. В бреду говорил: «Вот теперь я совсем свободен!» Врач, присутствовавший при его кончине, был свидетелем того, как владыка благодарил Бога, радуясь близкой встрече с Ним.
Ленинградский митрополит Серафим (Чичагов) добился у властей разрешения похоронить святителя в соответствии с его саном. Когда ближайшие родственники и друзья увидели его тело, святителя с трудом узнали: годы лагерей и тюрем превратили молодого, цветущего человека в седого старика. Похоронен священномученик был в Ленинграде на Новодевичьем кладбище Воскресенского Новодевичьего монастыря у Московской заставы, в 1990-е годы его могила была местом почитания.
8 апреля 1998 года Священный Синод Русской православной церкви одобрил доклад председателя Синодальной комиссии по канонизации святых митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия и постановил передать на решение очередного Архиерейского Собора вопрос о канонизации архиепископа Илариона (Троицкого)[12].
10 мая 1999 года в Сретенском монастыре Патриарх Московский и всея Руси Алексий II совершил его прославление в лике местночтимых святых. Накануне честные останки архиепископа Илариона были перевезены из Петербурга и помещены в соборный храм Сретенского монастыря.
Владыка Иларион причислен к лику святых новомучеников и исповедников Российских на Юбилейном Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви в августе 2000 для общецерковного почитания.
Прославление сщмч. Илариона продолжалось и за пределами России. 14 января 2006 года в Германии собиралась группа верующих, которые служили Литургию в честь сщмч. Илариона. Из этой группы образовался настоящий приход, который решением Св. Синода Русской Православной Церкви Московского Патриархата от 21 августа 2007, был включен в Берлинско-Германскую епархию[13]. Первый настоятель этого прихода — иеромонах Серафим (Стандхардт), а первая староста — София Хейнзе, дальняя родственница сщмч. Илариона[14]. В 2007 было куплено здание, в котором построили первую церковь в честь Илариона.
Иларион (Троицкий) на Викискладе |
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .