Зона. Записки надзирателя | |
---|---|
Автор | Сергей Довлатов |
Жанр | сборник эпизодов |
Язык оригинала | русский |
Издатель | Энн-Арбор, «Эрмитаж» |
Выпуск | 1982 |
«Зона. Записки надзирателя» — повесть Сергея Довлатова, состоящая из четырнадцати самостоятельных эпизодов, в которых рассказывается о жизни заключённых и их охранников.
Первые рассказы были написаны в 1965—1968 годах. Книга впервые вышла в свет в 1982 году (Энн-Арбор, издательство «Эрмитаж»)[1].
В 2013 году повесть «Зона» была включена в список «100 книг», рекомендованный Министерством образования и науки РФ школьникам для самостоятельного чтения.
«Зона» была для Сергея если и не самой любимой, то самой важной книгой. Её он не собирал, а строил — обдуманно, упорно и педантично. Объединяя лагерные рассказы в то, что он назвал повестью, Довлатов сам себя комментировал. В первый раз он пытался объяснить, с чем пришёл в литературу. |
Повесть построена как чередование лагерных эпизодов с письмами автора к издателю.
В первом письме к издателю Игорю Ефимову автор говорит, что «Зона» — это «своего рода дневник, записки, комплект неорганизованных материалов», которые надо напечатать раньше, чем другие повести. Каждое из следующих писем предваряет очередной эпизод и является самостоятельным эссе. Довлатов воспроизводит в них эпизоды своей биографии, размышляет о сходстве между лагерем и волей, рассказывает о лагерном языке.
Замысел повести начал оформляться осенью 1962 года, во время службы Сергея Довлатова в посёлке Чиньяворык, где он охранял лагерные бараки. В письмах к отцу Сергей Донатович сообщал, что его спасают стихи. Именно в них впервые прозвучала тема сходства лагеря и вольной жизни, впоследствии ставшая лейтмотивом «Зоны»[3].
Первыми были написаны эпизоды о бывшем пилоте Машуке, медсестре Раисе и капитане Егорове. Рассказ о том, как в зоне ставили спектакль «Кремлёвские звёзды», появился в 1984-м — уже после выхода в свет книги «Зона». Довлатов считал его лучшим в своей новеллистике[1].
Поскольку вывезти подлинник «Зоны» из СССР легальными путями оказалось невозможно, Довлатов сфотографировал машинописные листы на микроплёнку и раздал знакомым француженкам. Получив плёнку в США, прозаик достаточно долго восстанавливал рукопись. Некоторые фрагменты, по его признанию, были полностью утрачены[4].
Солженицын описывает политические лагеря. Я — уголовные. Солженицын был заключённым. Я — надзирателем. По Солженицыну, лагерь — это ад. Я думаю, что ад — это мы сами. — Сергей Довлатов[4] |
Найти издателя в Америке Довлатову удалось не сразу. Мотивы отказов, которые он слышал, сводились к тому, что лагерная тема уже исчерпана Александром Солженицыным и Варламом Шаламовым[5].
В книге «Сергей Довлатов. Эпистолярный роман с Игорем Ефимовым» опубликованы письма, свидетельствующие о том, что писатель держал подготовку «Зоны» к выходу под постоянным контролем. Предлагая издателю «тасовать и переставлять» содержимое рукописи, Довлатов одновременно сам готовил аннотацию, устранял опечатки при наборе и настаивал на том, чтобы после повторной корректорской правки текст вновь был отправлен ему для сверки[6].
Столь же основательно писатель подходил и к работе над обложкой — он придумывал эскизы, отправлял издателю разные варианты титульного листа и корешка, выбирал собственную фотографию, которая должна была войти в книгу[6].
В сентябре 1982 года, посылая автору сигнальный экземпляр «Зоны», Ефимов писал, что делает это с трепетом: «Примет ли Ваш утончённый вкус цвет обложки? <…> Всё остальное как будто в порядке: расположение текста, формат, качество печати, бумага». В ответном письме Довлатов поблагодарил своего издателя, сообщил, что «книжка выглядит симпатично», и указал на единственную орфографическую ошибку, допущенную на 60-й странице[6].
По мнению филолога Павла Высевкова, «Зона» восходит к традициям русской лагерной прозы, которая была начата протопопом Аввакумом и продолжена Достоевским, Солженицыным, Шаламовым. Но если в их работах каторга и лагерь описываются с позиции жертвы, то у Довлатова главное действующее лицо — надзиратель[7].
Зона — модель мира, государства, человеческих отношений. В замкнутом пространстве усть-вымского лагпункта сгущаются, концентрируются обычные для человека и жизни в целом парадоксы и противоречия. В художественном мире Довлатова надзиратель — такая же жертва обстоятельств, как и заключённый. — Татьяна Скрябина[8] |
На отличия между упомянутыми авторами и Довлатовым указывает и литературный критик Вячеслав Курицын, считающий, что под свои лагерные сочинения Довлатов подводит показательную теоретическую базу: «дескать, раньше лагерные тексты писались либо с позиции правоты несчастного каторжника, либо с точки зрения доброго и справедливого государства». Довлатов же обнаруживает «поразительное сходство между лагерем и волей»[9].
Литературовед Татьяна Скрябина отмечает, что «акцент у Довлатова сделан не на воспроизведении чудовищных подробностей армейского и зековского быта, а на выявлении обычных жизненных пропорций добра и зла, горя и радости»[8].
Роль и значение писем в «Зоне» критиками оценивается по-разному. Так, Вячеслав Курицын полагает, что они всего лишь создают «видимость последовательного изложения»[9], в то время как Павел Высевков считает, что письма не только организуют рамку фабульного повествования, но ещё и «вводят автобиографический код»[7].
Рассказывая об эпизоде, в котором Купцов молча отрубает себе топором пальцы, Александр Генис со ссылкой на Довлатова утверждает, что на самом деле заключённый произнёс фразу: «Смотри, как сосиски отскакивают». Если бы автор включил эту деталь в итоговый вариант, он вышел бы на дуэль, которая «построена по романтическому сценарию: Мериме, Гюго, Джек Лондон». Но писатель выбросил эффектную концовку ради того, чтобы «сменить героя»[2].
В одно мгновение, как Толстой в страстно любимом им «Хозяине и работнике», Довлатов развернул читательские симпатии с надзирателя на вора.
— Александр Генис [2]
Для журналиста Александра Зайцева очевидной кажется связь между Довлатовым и Хемингуэем. К примеру, он улавливает смысловую перекличку между эпизодом из романа «Прощай, оружие!», когда Фредерик Генри во время лечения на юге знакомится с медсестрой Кэтрин, и рассказом о том, капитан Егоров в отпуске встречает будущую жену Катю. Разговор Егорова с офицером Борташевичем перед вылетом в Адлер, по мнению Зайцева, сродни диалогу между Фредериком Генри и Ринальди: «В обоих случаях писатели показывают мужскую дружбу между сослуживцами, сдобренную грубоватым подтруниванием друг над другом»[10].
В 1992 году по мотивам одного из рассказов, входящего в «Зону», был снят фильм «Комедия строгого режима». В основу сюжета лёг эпизод о тюремном спектакле «Кремлёвские звёзды». Правда, как отмечает корреспондент «Российской газеты», создатели картины пошли дальше книги: кинематографический Ленин прямо на нарах пишет «Апрельские тезисы», а Ф. Э. Дзержинский требует разоблачения оборотней в погонах[11].
Фамилия Довлатова в титрах фильма не значится.
Эта статья входит в число добротных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .