| ||
Исаак Левитан | ||
У омута. 1892 | ||
Холст, масло. 150 × 209 см | ||
Государственная Третьяковская галерея, Москва |
«У о́мута» — пейзаж русского художника Исаака Левитана (1860—1900), оконченный в 1892 году. Картина является частью собрания Государственной Третьяковской галереи (инв. 1484). Размер — 150 × 209 см[1].
Левитан начал работу над картиной в 1891 году в Тверской губернии, используя в качестве натуры пейзаж у реки Тьмы в окрестностях села Берново. Зимой 1891/1892 года художник продолжил работу над картиной в Москве, а в феврале 1892 года она была представлена на 20-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников»), открывшейся в Санкт-Петербурге. Прямо с выставки полотно было приобретено у автора Павлом Третьяковым, по согласованию с которым Левитан позднее доработал изображение водной поверхности, используя этюды, написанные им летом 1892 года во Владимирской губернии[2][3].
«У омута» — одна из трёх больших (по размеру) картин Левитана, написанных в первой половине 1890-х годов. Её вместе с двумя другими большими картинами этого периода — «Владимиркой» (1892) и «Над вечным покоем» (1894) — иногда называют «мрачной трилогией» Левитана[4].
Картина «У омута» была задумана и начата в 1891 году, когда Исаак Левитан жил в деревне Затишье в Тверской губернии[5][6], которая ныне находится на территории Старицкого района Тверской области[7]. Вместе с ним была его спутница, художница Софья Кувшинникова, а пригласила их провести летнее время в тверских краях Лика Мизинова, которую Левитан хорошо знал как близкую подругу Марии Павловны, сестры Антона Павловича Чехова[8].
Недалеко от Затишья, в селе Берново, у речки Тьмы было расположено имение Анны Николаевны Вульф[5], которая унаследовала его от своего отца, Николая Ивановича Вульфа, скончавшегося в 1889 году[9]. Левитану понравился пейзаж омута у старой развалившейся мельницы, и он начал делать карандашный набросок. Увидев, что́ он рисует, хозяйка имения рассказала ему предание, которое ранее вдохновило Пушкина на написание драмы «Русалка»[5].
История была связана с временами, когда владельцем Бернова был дед Анны Николаевны, Иван Иванович Вульф. Описания этого предания у разных авторов несколько отличаются друг от друга. По одному источнику, Иван Иванович, несмотря на то, что был женат и имел пятерых детей, отбирал себе для развлечений крепостных девушек. В одну из молодых крестьянок, которую перед этим присмотрел себе барин, влюбился его слуга-камердинер и обручился с ней. Когда Иван Иванович про это узнал, он разгневался и повелел отдать своего слугу в рекруты. Зная, что после этого ничто не спасёт её от барских домогательств, девушка утопилась в омуте[8]. В другом варианте слуга был не камердинером, а конюхом, а девушку звали Наташей, и была она дочкой мельника. Молодые люди полюбили друг друга, и Наташа ждала ребёнка. Когда слух об этой тайной любви дошёл до барина, конюх был высечен до полусмерти и затем отдан в солдаты, а его любимая с горя утопилась[10].
Левитана рассказ Анны Николаевны Вульф очень взволновал. С чувством тревоги он ходил у плотины, возвратился туда же и на следующий день. Постепенно он пришёл к мысли о том, чтобы написать картину[6]. Софья Кувшинникова вспоминала[11]:
![]() | Сделав маленький набросок, Левитан решил писать большой этюд с натуры, и целую неделю по утрам мы усаживались в тележку — Левитан на ко́злы, я на заднее сиденье — и везли этюд, точно икону, на мельницу, а потом так же обратно. Затем с моим отъездом в Москву Панафидины предложили Левитану перебраться к ним, в Покровское, и тут в отведенном ему под мастерскую большом зале он написал свою картину. | ![]() |
Действительно, после того как в августе Кувшинникова уехала в Москву, Левитан перебрался в Курово-Покровское — в имение, владельцами которого были Николай Павлович Панафидин (дядя Лики Мизиновой) и его жена Серафима Александровна[5][8][12]. Исследователи творчества Левитана полагают, что в имении Панафидиных художник писал один из этюдов к картине, а основное полотно создавалось им зимой 1891/1892 года в Москве[11][13].
В начале 1892 года картина была закончена. Она экспонировалась на 20-й выставке Товарищества передвижных художественных выставок («передвижников»), проходившей в 1892—1893 годах в Санкт-Петербурге и Москве[2] (открытие выставки состоялось в Санкт-Петербурге в феврале 1892 года[14]). На выставке были представлены и другие работы Левитана — «Октябрь» (1891, ныне в Самарском областном художественном музее), а также «Осень» и «Лето» (местонахождение неизвестно). Тем не менее, «главной и наиболее значительной» из экспонированных Левитаном на этой выставке произведений была картина «У омута»[15].
В 1892 году, прямо с выставки, картина была приобретена у автора Павлом Третьяковым[2]. Вскоре после приобретения полотна Третьяков попросил художника поработать над изображением воды на переднем плане. В письме к Третьякову от 13 мая 1892 года Левитан сообщал[16][17]:
![]() | Не подумайте, что я забыл Вашу просьбу и мое собственное сознание исправить воду в моем «У омута». Я не решался переписывать его до той поры, пока не проверю этот мотив с натурою. Теперь напишу несколько мотивов воды и в конце мая приеду в Москву и начну переделывать картину. | ![]() |
Искусствовед Алексей Фёдоров-Давыдов высказывал предположение, что именно при этой переделке картины Левитан датировал её 1892 годом, поскольку вариант, представленный в феврале на Передвижной выставке, скорее всего, был готов ещё в конце 1891 года. Более того, наличие этюдов с изображением воды, использованных Левитаном при доработке полотна, вызвало споры о том, где же на самом деле находится место, запечатлённое на картине[18].
Писатель Владимир Прытков, автор биографии художника, сообщает, что эти более поздние этюды были написаны Левитаном летом 1892 года во Владимирской губернии, когда он жил в имении Городок, расположенном недалеко от станции Болдино Московско-Нижегородской железной дороги. По свидетельству краеведа Николая Соловьёва, Левитан писал эти этюды у реки Липни (по-видимому, имеется в виду Большая Липня), в окрестностях села Аббакумово (ныне в пределах города Костерёво)[19]. Основываясь на этих подробностях, Прытков пришёл к выводу, что, как и более раннее полотно Левитана «Тихая обитель», картину «У омута» можно рассматривать как «синтетический пейзаж», содержащий в себе комбинацию впечатлений художника от разных мест[20]. Алексей Фёдоров-Давыдов не согласился с этим заключением, полагая, что эти этюды, сделанные в другом месте, были использованы Левитаном только для доработки изображения воды, что «не меняло характера образа пейзажа, который есть не что иное, как в определённом смысле истолкованная художником, но всё же натура»[21].
На переднем плане картины изображены мостки, переходящие в брёвна плотины, справа от которой находится омут. За плотиной, на другой стороне реки, продолжается узкая тропинка, которая, огибая прибрежные кусты, ведёт в сторону тёмного леса. Непрерывная линия, составленная из мостков, плотины и продолжающейся за ней тропинки, является стержнем композиции и подчёркивает глубину пейзажа, как бы приглашая взгляд зрителя пройти за собой и проникнуть в чащу сумеречного леса[22].
Несмотря на то, что река неширока, преодоление этого пространства оказывается непростой задачей. Сумеречное освещение и нависшая над «гиблым местом» тишина вызывают чувство тревоги и неуютности, ощущение «драматической неразрешённости» и даже чувство опасности, появляющееся вместе с желанием броситься в это «грозящее гибелью пространство»[23]. По словам Алексея Фёдорова-Давыдова, «всё тревожно и напряжённо в этом пейзаже: и темнеющая зелень деревьев и кустов, и жёлтая в свете заката вода, по-разному, но равно драматичная и в стоячем зеркале справа и в тревожной ряби слева»[24].
По своей композиции и «силовым линиям» картина «У омута» очень близка к картине «Тихая обитель», написанной в 1890 году: в обоих случаях взгляд зрителя переходит по мостику через реку, за которой видна тропинка, уходящая в лес. Но при этом совершенно различны переживания, вызываемые этими картинами, — в отличие от спокойной умиротворённости «Тихой обители», полотно «У омута» навевает чувство тревоги и опасности, так что эти две картины можно рассматривать как «своеобразную антиномическую пару»[23].
В Государственной Третьяковской галерее находится одноимённый рисунок-эскиз этой картины (серый картон, графитный карандаш, 32 × 48 см, инв. 26519)[25]. Другой одноимённый эскиз находится в частном собрании (бумага, акварель, тушь, сепия, 16 × 27 см)[26].
Кроме этого, в Государственной Третьяковской галерее есть одноимённый этюд для картины «У омута» (картон, масло, 25,3 × 33 см, инв. Ж-1062)[1][27]. До 1910 года он находился в собрании художника и коллекционера Н. В. Челищева, а затем — у московского коллекционера Г. М. Голковского, который передал его в дар Третьяковской галерее в 1985 году[1].
Ещё один одноимённый этюд находится в частном собрании (холст, масло, 59 × 90 см)[28]. По-видимому, это тот самый этюд, который находился в собрании Е. В. Ляпуновой и экспонировался на выставке 1960—1961 годов, посвящённой 100-летию художника[1].
Представленная на 20-й Передвижной выставке, картина сразу же привлекла к себе внимание. Художник-пейзажист Александр Киселёв в письме к живописцу Григорию Ярцеву сообщал, что «Левитан просто чудо как силён в новой картине „Омут“»[29]. В московской и петербургской прессе появился ряд публикаций, где обсуждалась эта картина. В целом отзывов было значительно меньше, чем по поводу «Тихой обители», экспонировавшейся годом раньше (на 19-й Передвижной выставке), и общий тон комментариев был сдержаннее, причём среди них встречались и вовсе неодобрительные[30][31].
Художник Михаил Нестеров в январе 1892 года так описывал «большую, с рамой аршина четыре» картину «Омут»: «Впечатление огромное. Тревожное чувство охватывает всецело и держит зрителя в напряжённом возбуждении всё время. Со времён Куинджи в пейзаже не появлялось ничего подобного»[32][33]. Впоследствии в своей книге «Давние дни» Нестеров вспоминал, что он любил «Омут» Левитана «как нечто пережитое автором и воплощённое в реальные формы драматического ландшафта»[34].
С другой стороны, Илья Репин писал Павлу Третьякову, что «Левитана большая вещь» ему не понравилась — «для своего размера совсем не сделана», «общее недурно и только»[35][32]. Возможно, именно этот отзыв Репина явился одной из причин, побудивших Третьякова попросить Левитана переделать изображение воды на картине[36].
Искусствовед Алексей Фёдоров-Давыдов считал эту картину «первым опытом на пути создания национального образа в пейзаже», в котором художник стремился написать образ природы, связанный с эмоциональным содержанием народных сказок и преданий, в духе картин Виктора Васнецова[5]. Далее Фёдоров-Давыдов писал[37]:
![]() | Картина «У омута» является объективно значительным и содержательным произведением. Это, несомненно, одно из выдающихся полотен в передвижнической пейзажной живописи. Интересно и значительно оно и для исканий самого́ Левитана. | ![]() |
При этом он отмечал, что эта картина «не является бесспорной удачей» и не может быть отнесена к числу лучших работ Левитана, поскольку в ней «нет той органичности, того „единого дыхания“, той непосредственной поэтичности её полного слияния с само́й живописной плотью картины», которые присущи лучшим полотнам художника[37].
По словам искусствоведа Владимира Петрова, картина «У омута» стала «первой в ряду масштабных работ, в которых Левитан предстал как глубокий „драматург“ русского пейзажа»[38]. При этом он соглашался с Нестеровым в том, что общая тональность картины является отражением драматизма внутренней жизни художника[39].
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .