WikiSort.ru - Не сортированное

Князь Андрей Дмитриевич Звенигородский — русский воевода и дипломат.

Биография

При Иване Грозном в 1575 году был одним из голов в Серпухове в полку боярина Ивана Васильевича Шереметева, а в 1581 году в городе Смоленске. В 1582 году он состоял воеводой в Брянске, а затем в Торопце. В 1583 году он участвовал в посольстве к Смоленску для размена пленных и назван по этому случаю «наместником арзамасским»^[1].

В конце 1584 года, по «черниговским и по путивльским вестям», государь приговорил послать в Чернигов (наместником там был в это время Писемской) воевод князя Ивана Самсоновича Туренина и князя Звенигородского, да голову Степана Фендрикова Благово. В городе велено быть: князю Туренину и Писемскому, а в остроге: князю Звенигородскому и Благово. Такое распределение осталось в силе и на 1585-й год. В 1586—87 гг. князь Звенигородский был одним из воевод в Смоленске в крепости; в начале 1588 года отпущен был оттуда, а осенью того же года служил воеводой в Болхове^[1].

30 мая 1594 года, в царствование Фёдора Ивановича, князь А. Д. Звенигородский отправлен был послом в Персию к шаху Аббасу (в Кизильбаши, как в то время называли Персию в Московском государстве). Эта командировка является выдающимся событием в дипломатической деятельности князя Звенигородского и вместе с тем выясняет весьма важные тогдашние отношения Московского государства к Персии, Турции и Грузии. Когда именно князь Звенигородский возвратился в Москву неизвестно; известно только, что в октябре 1595 года, следовательно почти полтора года спустя после выезда из Москвы, он не прибыл ещё в Казань, на обратном пути из Персии^[1].

С князем А. Звенигородским были посланы в Персию: татарский переводчик Степан Полуханов (входивший ранее в Русское посольство Биркина и Пивова в Кахетию (1587—1588)), подьячий Дружина Кузьмин, толмач Айдор Павлов, посол шаха Аббаса при Московском царском дворе Ази-Хосров и кизильбашский кречетник Булат-бек. По государеву указу от Казани до Астрахани всех их должны были провожать сто стрельцов с сотником, а от Астрахани в Персию тридцать «лучших» стрельцов. От царя Фёдора Ивановича были посланы шаху две грамоты: одна в ответ на грамоту шаха, присланную с послом Ази-Хосровом, а другая о гонце его Искиндере. От Бориса же Годунова три грамоты: шаху, ближнему его человеку Фергат-хану и гилянскому Мегди-Гулы-хану. Начало царской грамоты писано, по новому государеву указу, «с прибавкою», вследствие того, что шах писал к нему «со многою похвалою и высокословно». Целью посольства было: сообщить шаху, что, согласно его просьбе, переданной в 1590 году его послами Бутак-беком и Анди-беком, царь Феодор Иоаннович, по докладу своего шурина, боярина Бориса Феодоровича Годунова, готов быть с шахом «в дружбе и в любви мимо всех великих государей», и, как сказано в царской грамоте, «дорогу твоим людем в наши государства послы своими и посланники отворяем, и торговым людем ходити поволили безо всякого задержания». Борис Годунов дал князю Звенигородскому наказ, как он должен был править от него шаху поклон, явить «поминки» и подать грамоты; что касается гилянского Мегди-Гулы-хана и ближнего шахова человека Фергат-хана, то им, по наказу Годунова, грамоты и поминки должен был передать не князь Звенигородский, а переводчик Полуханов^[1].

Пользуясь «Статейньм списком» князя Звенигородского, можно рассказать о его пребывании в Персии и о тех беседах, которые вёл с ним шах Аббас. Князь Звенигородский прибыл к Гилянской пристани 22 сентября и дал знать о своем приезде пушечной стрельбой, вследствие чего за ним и за посольскими государевыми людьми были присланы из Гиляни «сандалы», на которых они, пересев из бусы, приехали в тот же вечер к пристани. Посол шаха Ази-Хосров и кречетник Булат-бек приехали в Гилянь на неделю позже, потому что, несмотря на уговоры князя Звенигородского, сели в Астрахани на другую бусу, и на море ветром их разнесло: «погодье было встречное великое»^[1].

Лишь через полтора месяца после прибытия в Гилянь, князь Звенигородский получил разрешение переехать в Кашан для представления шаху. Причинами такого промедления были сначала ожидание приезда в Гилянь Ази-Хосрова, а затем выяснение разных недоразумений, как например требование пристава Амиркуни-князя, чтобы князь Звенигородский дозволил приказным гилянским людям осмотреть привезенные им от царя и от Годунова «поминки», а также и его «собственную рухлядь». Князь Звенигородский заявил, что послам, посланникам и гонцам шаха Аббаса «в государя нашего государстве повольность и честь бывает великая, и рухляди их сильно не емлют и не переписывают, и такова бесчестья над ними не живет». Князь Звенигородский предупреждал, что если будет сделан осмотр, то и в Московском государстве так же поступят с послами шаха «и тем бы непригожим делом меж государей доброму делу поруха не учинилася»^[1].

3 ноября, близ Кашана, князь Звенигородский был встречен, по приказанию шаха, Шигамет-Агой и Ази-Хосровом, которых сопровождало человек пятьдесят всадников. Под самым Кашаном встретили князя Звенигородского приблизительно тысяча пеших кашанских жителей. В Кашане князю Звенигородскому были отведены хоромы вблизи шахова дворца, откуда принесли и ковры для украшения его жилища. Шигамет-ага с товарищами заявили князю Звенигородскому, что шах распорядился выслать под него и под бывших с ним посольских людей нарядных лошадей из собственной конюший, с драгоценными седлами, но посланные поехали, по-видимому, другой дорогой, вследствие чего и не поспели к нему навстречу. Узнав об этой неисправности, шах прислал Ази-Хосрова сказать князю Звенигородскому, что если он принял это «за досаду», то шах велит в его присутствии казнить Шигамет-агу. Князь Звенигородский просил передать шаху, что он бьет ему челом на таком жалованье и просит не класть своей опалы на Шигамета^[1].

5 ноября Ази-Хосров явился к князю Звенигородскому и сказал, что шах велел ему быть у себя на посольстве, на потешном дворе на майдане, в присутствии «турских и бухарских купцов и иных земель многих людей»; тут же должны были подноситься государевы поминки как привезенные князем Звенигородским, так и присланные с Ази-Хосровом. Шах желал, чтобы «шаховы окольные недруги, турской и бухарской, пострашилися, что с ним такой великий государь ссылаетца». Князь Звенигородский сильно воспротивился выполнению этого намерения шаха и настаивал, чтобы Аббас принял его на своем дворе, не в присутствии недругов шаха и царя Фёдора Ивановича и чтобы «государевы поминки» не несли вместе с той рухлядью, какая прислана с Ази-Хосровом. В тот же день князь Звенигородский был на приеме у шаха, который согласился заменить персидские порядки московскими и дозволил князю Звенигородскому «быть у себя у руки», а не у ноги, как это было в обычае при его дворе. Князь Звенигородский правил посольство по государеву наказу, поклон правил и грамоту подал, и поминки по росписи явил, сначала от царя Фёдора Ивановича, а затем от Бориса Годунова^[1].

На следующий день шах позвал князя Звенигородского к себе «на потеху». Для него устраивались в садах гулянья с музыкой и плясками и воинские игры, в которых принимал участие и сам шах: он прекрасно ездил на резвом аргамаке и занимался стрельбой в цель из лука. По вечерам на стенах потешного двора зажигались свечи и «камышины с зельем с пищальным и с нефтью и с серою»; посреди двора зажигали «в трубах медяных пищальное зелье». Шах Аббас хвалился своими палатами с проведенной в них водой, говоря: «ни при деде моем, ни при отце, не было таких построек; все это устроено мною с тех пор, как я царствую». Показывал шах князю Звенигородскому и торговые ряды при вечернем освещении; очевидно, что убранство лавок произвело на князя Звенигородского впечатление чего-то нарядного, богатого и праздничного. «А в рядех у всех лавок» — читаем в «Статейном списке» — «стены и подволоки обиты камками и дорогами, и киндяками, и выбойками, а товары всякие во всех лавках развешаны по стенам и по полицам раскладены, и свечи и чираки многие зажжены во всех лавках и ставлены у товаров». Из сокровищ шаха особенно понравились князю Звенигородскому: жёлтый яхонт, весом в 100 золотников (оказалось, что шах предназначил его в подарок русскому царю), седло Тамерлана, украшенное драгоценными каменьями, яхонтами, лалами и бирюзой, шлемы и латы персидской работы и булатные мечи, привезенные из Индии^[1].

Шах не высылал своих ближних людей «в ответ» к князю Звенигородскому, а разговаривал с ним обо всех делах сам, при помощи толмача. Шах расспрашивал князя Звенигородского об отношениях царя Фёдора Ивановича к Турции, Крыму, цесарю Римскому (то есть немецкому императору Рудольфу), к королю литовскому, кахетинскому царю Александру, дагестанскому владетелю Шевкалу, к Ногайской Орде и к бухарскому хану. Князь Звенигородский отвечал обо всем согласно государеву наказу^[1].

Князю А. Звенигородскому также было поручено Борисом Годуновым похлопотать об отпуске шахом в Московское государство грузинского царевича Константина, сына царя Александра. Шах соглашался на исполнение этой просьбы в том случае, если сам царевич Константин пожелает покинуть Персию. Князю Звенигородскому дозволено было видеть царевича и лично с ним переговорить; царевич, перешедший в мусульманство и женатый на персиянке, уклонился, однако, от свидания с князем Звенигородским и предпочёл остаться в Персии^[1].

Кроме отношений Московского царя к разным иноземным государям, шах Аббас расспрашивал князя Звенигородского: 1) «какие роды в Московском государстве самые большие», то есть важные, 2) про Сибирскую землю, З) про величину пушек, 4) где водятся кречеты и как их ловят, 5) дешев ли жемчуг и откуда его получают и т. п. По словам князя Звенигородского, наибольшим почетом пользуется царский шурин, Борис Феодорович Годунов: «Всякой царь и царевич и королевич и государские дети любви и печалованья просят у Бориса Федоровича»… и он «по их челобитью у великого государя нашего об них печалуется и промышляет ими всеми». Про Сибирскую землю князь Звенигородский сказал, что она очень велика, что в ней было прежде до двухсот городов, да в последнее время построены церкви и поставлено больше двадцати городов; что принимаются меры к заселению Сибири. Относительно пушек, которых имеется изрядное количество, князь Звенигородский выразился так: «а ядра у них живут мало не в стояча человека ядро. И коли великий государь наш посылает под городы воевод своих, и тогды под большими пушками живет по три тысячи человек и больше»^[1].

Шах оказывал князю Звенигородскому особое внимание, например, однажды вечером на потешном дворе посадил его рядом с собой и, указывая на индийского посла, сидевшего ниже князя Звенигородского, сказал: «Государь его Джелдадин-Айбер владеет странами неизмеримыми, едва ли не двумя третями населенного мира, но я уважаю твоего царя еще более, вследствие чего и тебе оказывается честь!». Незадолго до отпуска князя Звенигородского из Кашана, шах ездил на охоту в Казбин; на обратном пути шах заехал в гости к князю Звенигородскому, в сопровождении юргенского царя Курума, Фергат-хана и ближних людей. Князь Звенигородский угощал их вином и медом и ударил челом шаху — поднес ему шапку из черно-бурой лисицы; такую же шапку подарил он и Фергат-хану. Шах неоднократно жаловал князю Звенигородскому дорогие одежды, а на другой день после посещения его пожаловал ему не только «кафтан камчат золотной» и верхнюю одежду, крытую золотным бархатом, кинжал и саблю, но и сердолик, отделанный золотом, и образ Пречистой Богородицы, писанный на золоте в Персии с фряжской иконы, которая была прислана шаху из Ормуса^[1].

9 марта 1595 года князь Звенигородский обратился с просьбой об отъезде из Персии, но шах ответил, что отпустит его, когда настанет время. Ровно через месяц последовал отпуск князя Звенигородского; на прощанье он получил от шаха в подарок аргамака с седлом и с уздою. Одновременно с князем Звенигородским шах распорядился отправить посольство к царю Фёдору Ивановичу; послом своим он назначил Пакизе Имам-кулы и велел князю Звенигородскому ехать в Гилянь, не дожидаясь его. 9 мая князь Звенигородский выехал из Гиляни и лишь 6 августа прибыл в Астрахань, где прожил почти месяц, намереваясь продолжать путь с кизильбашским послом. Так как последний не появился, то 1 сентября князь Звенигородский один отправился из Астрахани. Как видно из сохранившейся части «Статейного списка», князь Звенигородский собрал много ценных сведений об отношениях шаха Аббаса к Турции, Бухаре и т. д. Получил ли князь Звенигородский награду от царя Фёдора Ивановича за свое посольство в Кизильбаши — неизвестно^[1].

Посольство князя Звенигородского в Персию следует признать удачным, так как выяснились взгляды шаха Аббаса на отношения его к Московскому государству и можно было ожидать, что, овладев Хорасаном и Ширванской областью, шах будет содействовать вытеснению турок из Прикаспийского края. Московское правительство желало получить Грузию, и шах соглашался уступить её, но предупреждал относительно лукавства грузинского царя Александра, который льстит Московскому государю и в то же время платит дань турецкому султану. Через посредство Московского правительства шах Аббас готов был вступить в сношения с немецким императором Рудольфом. Одним словом, как сам шах сказал князю Звенигородскому, он желал быть с царем Феодором Иоанновичем «в крепкой дружбе, в братстве и в любви, и в ссылке навеки неподвижно»^[1].

Примечания

Литература

• Белокуров, «Разрядные записи за Смутное время»., М. 1907 год,
• Веселовский, «Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией», СПб., 1890 г., т. I.
• Карамзин Н. М., «История государства Российского», X.
• Соловьев С. М., «История России с древнейших времён», VII.