WikiSort.ru - Не сортированное

Катастрофа

3 февраля 1957 г. Пурга, затруднявшая накануне работу, прекратилась. ... Встречаю своего руководителя. Он идет получать резиновые сапоги. На палубе слякоть — ботинки профессора размокли. В кладовой выдает обувь гидрограф Николай Буромский, он материально ответственный. У Буромского выразительная внешность: рыжая бородка, запавшие глаза. Ему лет тридцать пять. Лицо еще разгорячено работой. Он разгружает соседний — третий трюм, метрах в десяти от нас вдоль края карьера. Оригинальный человек этот Буромский: всегда корректный, предупредительный, но с какой-то немного кислой улыбкой. И настроен пессимистически, любит поворчать, редко кого похвалит, все замечает недостатки. Но сейчас и он доволен. Утром получил радиограмму — семье выделили отдельную квартиру! Все поздравляют, похлопывают его по плечу, называют счастливчиком. У него праздник!

Вместе с Буромским на барьере работает мой сверстник, курсант ЛВИМУ — Ленинградского высшего инженерного морского училища им. адмирала С. О. Макарова - Евгений Зыков. Немногословный, спокойный, основательный. Курсантов в экспедиции несколько человек, и все связаны тесной дружбой. Все за одного, один за всех! И я тянусь к их группе. Женя Зыков как бы цементирует нас своим твердым взрослым характером. ... И сам бригадир — Роман.

Книжник тоже гидрограф. Он нас постарше и кажется мне загадочным. Два месяца с ним на корабле, а ничего сказать про него не могу. Скрытый характер. ...

Поздно вечером выходим на последние 3 часа работы. ... Наш бригадир Желтовский стоит рядом со мной, в пуховой куртке, застегнутой на все пуговицы. Вот он поднимает руку в рукавице, делает знак трактористу: можно оттягивать трубы. ... И вдруг все сотрясает глухой гул. Прямо из-под самых моих ног рушится край барьера. Стоявший рядом бригадир Желтовский издает нечленораздельный вскрик и уходит вниз на огромной глыбе. Глыба на глазах разваливается, и фигура его поворачивается и валится вниз головой. Ухает обвалившаяся в воду масса, поднимаются вверх брызги, смешанные со снежной пылью. Борт корабля отбрасывает в сторону. Видно, как крупные волны с крошевом снега и льда расходятся в стороны. И на мгновение устанавливается тишина, словно заложило барабанные перепонки. Я стою один на самом краю барьера. Справа от соседей с третьего трюма раздается крик. Я поворачиваюсь. Еще мгновение назад там нагружались сани, слышались веселые возгласы. А сейчас пусто. На тросе над морем свисают сани, а на их краю, зацепившись за угловую балку, болтается один человек — бригадир Книжник. Сани тяжелые, трос не такой уж прочный, натянут, как струна, вот-вот лопнет. Я поднимаю руки, кричу. Тракторист, который находится метрах в 80, недоуменно выглядывает из кабины, он еще не сообразил, что там у нас произошло. Но, увидев мои знаки, включает скорость. Сани медленно выползают на край барьера. Близко передо мной перекошенное лицо Книжника складывается в нелепую улыбку.

А внизу из хаоса ледяных обломков слышатся крики. «Але, але!» — доносится голос Желтовского. На небольшой льдине двое. Один лежит, уткнувшись в снег, другой бегает вокруг, машет руками, потом нагибается над лежащим.

Кто-то плывет саженками к кораблю. Ему сбрасывают с борта конец со спасательным кругом.

Под самым обрывом на ледяной глыбе стоит еще один человек. Я узнаю Игоря Гончарова. Он сохраняет завидное хладнокровие. В воде плавают бочки, еще какие-то темные предметы. Сумерки, видно плохо. Где-то там, среди ледяных обломков, наш бригадир.

А с палубы корабля — крики; с мостика — хриплый, срывающийся голос капитана: «Где шлюпки? Где шлюпки?» А шлюпок нет, видно, моторы никак не заводятся.

«Але, але», — снова доносится слабеющий голос главного механика.

Мы стоим на барьере. И помочь ничем не можем. Не спрыгнешь же туда вниз с 15-метровой высоты. А спрыгнешь — тебя же нужно будет спасать.

И от невозможности помочь находит какая-то странная апатия. Бригадир Книжник все еще сидит на санях и улыбается, остальные смотрят вниз.

Шлюпок все нет, но разносится сирена нашего катера «Пингвин». На нем гидрографы выполняли промерные работы. А сейчас, на счастье, он только что пришел из Мирного, стоял у борта «Лены». Катер подходит к тонущим, одного за другим их втаскивают на борт.

Проходит еще какое-то время. Появляются шлюпки. На вес-пах идут вдоль ледяного обрыва. Ищут: все ли подобраны? С корабля в рупор просят назвать наши фамилии, кто остался на барьере. Мы поочередно выкрикиваем. Проходит еще полчаса. Выясняется, что вместе с обвалившейся частью барьера в воду упали 9 человек. Трое из нашей бригады, шестеро из соседней, с третьего трюма. Там к моменту обвала как раз загрузили сани трехсоткилограммовыми бочками...

И вот сообщают: все упавшие обнаружены и находятся на борту, но двое скончались — Евгений Кириллович Зыков и Николай Иванович Буромский.

Не сразу до сознания доходит вся нелепость и непоправимость происшедшего.

Случившееся обрастает подробностями. У Жени Зыкова — перелом позвоночника. Смерть, очевидно, наступила мгновенно. Николая Буромского убило бочкой. Наш Желтовский получил повреждение таза, но уцелел, не потонул, говорят, благодаря своей куртке на гагачьем пуху. Она не сразу промокла и держала его наподобие спасательного пояса. В тяжелом положении Анисимов, у него сломано бедро и поврежден череп, он без сознания. У остальных состояние приличное.

Последующие несколько дней словно слились в один и окрашены одним настроением. Все подавлены. ...

На соседнем острове, всего в нескольких сотнях метров от нас, сооружают могилы. Они будут в скальных нишах. Тела погибших эти дни находились в нескольких километрах к югу от Мирного, на куполе, где царит вечный холод и откуда к нам вниз скатывается стоковый ветер.

Вечером 12 февраля на острове состоялись похороны. Среди скал площадка и ниша, обращенная к западу, прикрытая нависающими скалами от стоковых ветров. Мы проходим мимо могил, прощаясь с товарищами^[4].

Николай Иванович был похоронен в Антарктиде, на острове его имени — в честь него этот остров был назван островом Буромского.