Петр Ларионов | |
---|---|
![]() | |
Имя при рождении | Ларионов, Петр Андреевич |
Псевдонимы | "Перунчик" прозвище присвоенное поэтом К. М. Фофановым за особую "динамичность" |
Дата рождения | 1889 |
Дата смерти | после 1925, неизвестно |
Подданство |
![]() |
Род деятельности | Императорской охоты птичник, потомственный смотритель фазанерии, поэт-народник |
Годы творчества | 1908-1925 |
Направление | Русский футуризм, эгофутуризм |
Язык произведений | русский |
Дебют | Альманах "Поэзоконцерт" 1918 |
Награды |
![]() |
Подпись |
![]() |
МКУ "Межпоселенческая центральная районная библиотека им. А.С.Пушкина" | |
![]() |
Петр Ларионов, псевдоним «Перунчик» (наст. имя и фамилия Петр Андреевич Ларионов, 1889 — после 1925) — Императорской охоты птичник, потомственный смотритель фазанерии, поэт-народник входивший в круг петербургских эгофутуристов, близкий и неразлучный друг русского поэта «Серебряного века» Игоря Северянина.
Родился в 1889 году в семье Императорской охоты птичника, из крестьян Саратовской губернии, Сердобского уезда, Сапожковской волости[1], деревни Кургана, Андрея Ивановича Ларионова[2] и законной жены его Агафьи Сергеевны Ларионовой. В семье Ларионовых воспитывалось 12 детей, 6 мальчиков (Петр, Георгий, Гавриил, Федор, Иван, Андрей) и 5 девочек (Евдокия, Мария, Анна (умерла в младенчестве), Александра, Анна, Ольга), Петр был старшим ребенком.
Проходил обучение в Егерской школе (согласно приказу № 2925 за 1899 год по Егерской слободе).
В конце 1907 года Константин Михайлович Фофанов, нарекший Петра Ларионова мифологемным псевдонимом «Перунчик», знакомит Петра с Игорем Васильевичем Лотаревым. Примерно в это же время Фофанов вдохновляет Лотарева на псевдоним Северянин.
1908—1912 гг. Петр входит в созданный К. М. Фофановым гатчинский поэтический кружок «новых романтиков» — будущих футуристов.
В гостях у Фофанова, Петр Ларионов знакомится с Ильей Репиным (автор портрета К. К. Фофанова, крестный отец сына), сближается с Игорем Северяниным.
Петр продолжает работать помощником в Императорском птичнике, перенимает навыки и знания отца. Свободное от работы время проводит на даче у Северянина:
«Лето 1908 г. я проводил на мызе „Ивановка“ (ст. Пудость, Балтийск.жел.дор.) Имение княгини Дондуковой-Корсаковой живописно: малахитно-прозрачная речка, знаменитая своими гатчинскими форелями; ветхая водяная мельница из дикаго камня; кедрово-пихтовый парк с урнами и эстрадами; охотничий дворец Павла I-го, с кариатидами и останками стильной мебели: грациозно-неуклюжие диваны „Маркиз“, п о г а с ш и я бра и проч. Усадьба находится в четырех верстах от Гатчины. В парке всего три дачи, часто пустующие. Я занимал зеленое шалэ на самом берегу Ижорки.»[3]
После смерти отца в 1912 году вступает в должность фазан-егеря, смотрителя Гатчинского Императорского птичника при Императорской охоте.
31 июля 1914 года был призван на фронт, о чем свидетельствует письмо Игоря Северянина:
28 июля (10 августа) 1914: Пользуюсь, дорогая Анастасия Николаевна, Вашей любезностью — посылаю новейшее стихотворение для «Дня»1. Мой Перунчик2 взят на войну! Был вчера у меня весь день. Уходит 31-го. Это мне больно, но он пылает. О, если бы Вы его видели! Я много работаю, гуляю, ожидаю Вас и Федора Кузмича, которого целую пламенно. Мама еще здесь. Живут все мирно, — меня могут взять ежедневно.
Ваш Игорь. Мыза «Ивановка» 28 июля 1914 г.[5]
1 Пользуясь «любезностью» (то есть, очевидно, протекцией Чеботаревской), Северянин посылает ей стихотворение «Поэза к Европе»[6] («Вильгельм II, германский император…»), датированное июлем 1914 г. Позднее вышло в сб. «Victoria Regia». 2 Имеется в виду поэт из окружения Северянина Петр Ларионов, «прозванный Фофановым за свою „динамичность“ Перунчиком»
31 июля 1914 прибыл в расположение 270-го пехотного Гатчинского полка.
В декабре 1914 — январе 1915 года ранен, направлен в Царскосельский местный военный госпиталь (подпись в стихотворении «Ответ»)
21 августа 1915 года за беззаветную храбрость и неустрашимость проявленную в бою с германцами представлен к Георгиевской медали IV-й степени, № награждения 478166.[7]
В 1917 году согласно Приказу № 37 от 6 июля по бывшей Императорской охоте уволен с занимаемой должности смотрителя птичника.[8]
В 1925 году по сведениям полученным от родных уехал в Ленинград и исчез.[источник?]
Известные стихотворения Петра Ларионова опубликованные в альманахе «Поэзоконцерт. Избранные поэзы для публичного чтения»:
>Петру Ларионову посвящены многие строки и стихотворения Игоря Северянина:
«(...)С Перунчиком, поэтом-анархистом, Моих же лет, с которым я случайно У Фофанова сблизился весною, Уехали мы в Пудость, где избушку На курьих ножках сняв, ловили рыбу, Мечты, стихи и девок деревенских(...)»
«(...)Андрей Антоныч, краснощекий мельник, Катюлиньку любовницей имевший, Печальную и скромную простушку, Наш постоянный ярый собутыльник, Вдруг воспылал к моей Предгрозе страстью, Ответной в девушке не возбуждая. И как-то раз, во время запоздалой На мельнице пирушки нашей, вздумал Меня убить из ревности, огромным Ножом взмахнул над головой моею. Перунчик, благородный мой приятель, Взревел, как тигр, и мельника за плечи Схватив, швырнул под стол, тем спас мне жизнь. С утра чем свет пришел Андрей Антоныч В избушку к нам с мольбою о прощеньи. И я, его отлично понимая, Сердиться и не думал. В этот вечер Веселую справляли мировую. И с той поры не трогал он Предгрози, Ко мне питая искреннюю дружбу. Хорошее, читатель, было время!(...)»
Стояли в полночь у обрыва
Я, мой Перунчик и жена…
Как Эда Финского залива,
Светила блондная луна(…)
В Январе 1917 года Игорь Северянин будучи в Гатчине отмечает Петра Ларионова в стихотворении посвященном совместной встрече нового года:
Липковскую[16],Леньи и Боронат[17]
Мы слушали в лазоревой гостиной. Вкушая упоэнье, как гранат, Осенены мечтаний паутиной.
В беседе мирной, дружной, как семья, Порхающей вокруг литературы Мы ждали полночи. Как школьная скамья, Сближают поэтичные натуры.
Рассказывал «Перунчик» о былом, «Походах» Игоря, моментах поражений… И грезилось в тумане голубом Минувшее от ярких выражений(…).
Образ Петра Ларионова в публицистике И. Северянина:
(…)Он, в свою очередь, пригласил меня к себе на квартиру, где помещалась и его редакция, как он называл ее на парижский лад, — „дирекция“. Впоследствии, сотрудничая в его газете и альманахе, мы часто бывали там, и нам, молодым поэтам, бывать там доставляло удовольствие: в уютном кирпичном кабинете обаятельного „бабушкина внучка“ как вдохновенно читались стихи, как высоко возносились грезы!
Моими постоянными спутниками при посещении „дирекции“ были Георгий Иванов, Арельский, Олимпов, Иван Лукаш, Дорин (Дмитрий Дорин (наст. имя Дмитрий Александрович Николаев) — поэт, офицер.), Петр Ларионов, прозванный Фофановым за свою „динамичность“ Перунчиком. Гостеприимный хозяин угощал нас на славу, специально приготовляя мне мои излюбленные „Crème de violettes[19]“ и красное вино „Изабеллу“. Умел делать он и поразительную водку, которую мы называли „Махоркой“ за странное свойство благоухания именно этим сортом табака. Но этот напиток поглощал в невероятном количестве преимущественно Перунчик, приходивший под утро от него в своеобразный транс, когда он косноязычный от рождения, не выговаривавший большинства букв алфавита, приобретал вдруг способность потрясающе и захватывающе читать стихи Фофанова. Вдохновенность его делала чудеса, и тогда недостатки речи вовсе не замечались. Он сам рыдал, читая, и часто заставлял плакать слушателей. Я пробовал выпускать его на своих вечерах в Петербурге, Москве и Ярославле, но там, к сожалению, у него ничего не выходило: очевидно на эстраде он не мог совершенно отрешиться от земли, что называется, настолько забыться, что косноязычие его становилось несущественным, ибо искренность и непосредственность исполнения заглушали все остальное(…)
6) В меню ужина, объявленного редакцией „Петербургского глашатая“, „филе из молодых соловьев“ не входило: фантазия мемуариста.
7) Ликер Crème de violette, продававшийся у Елисеева (кстати, сейчас из моего окна видна его вилла), принадлежал фирме не Cusimier, a Cusinier. Соблюдайте точность в своих воспоминаниях.
8) Поэту-народнику Петру Ларионову в 1911 году шел не сорок пятый год, а лишь двадцать третий. Он был заведующим не Царскосельским птичником, а Гатчинским. Никакого отношения к футуризму вообще не имел.
от 28 июня 1911 года:
»(..) 25-го в сороковой день кончины Константина Михайловича, был в Петербурге.
На панихиде, кроме Леонида Николаевича и меня, из литературного мира никого не было. Пел хор монахинь, сияло солнце. Затем мы поминали Константина> Михайловича> в ближайшем ресторане, и вернулся я домой «до без сознания», что называется… Но подобное состояние за последнее время мне приходилось переживать редко: с 15-го февраля до 25-го июня в рот вина не брал. Конечно, тяжелая реакция и тому подобное. Это — в результате. Вот Вам и все «новости дачного прозябания…» Поминающих было пятеро: брат Константина Михайловича — Петр, два сына, поэт-народник Петр Ларионов и я (…)"
от 8 июля 1911 года:
«А что если бы Вы, дорогой Борис Дмитриевич, приехали в воскресенье, 10-го июля? Будет порядочно литератории: Антонов с женой, Гаврилов-Лебедев3, Лопатин, Ларионов и др. Приезжайте, прошу, с женою Вашей. У нас гостит теперь К. К. Фофанов, и мы сейчас отправляемся в монастырь, за Кикерино. Ваш Игорь»
3 П. Г. Гаврилов-Лебедев, садовник дворцовых оранжерей, поэт, автор сборников: «Первые лучи» (СПб., 1909) и «Голубые дали» (СПб., 1910). Они вышли тиражом 100 экземпляров с посвящениями Игоря-Северянина.
от 23 декабря 1908 года:
«Дорогой Константин Михайлович! Сегодня вечером мы с одной синьориной отправляемся на Иматру, где проведем первый и второй день. По возвращении навещу Вас для соображений относительно места встречи Нового года. Мне кажется все же лучшее место — Пудость. Желаю Вам здравствовать. П. А. и К. К4. шлют привет. Вам кланялся на днях Иван Александрович. Обнимаю крепко. Ваш весь И.-С.»
4 П. А. и К. К. — Петр Андреевич Ларионов (1889—?), поэт-«народник», прозванный Фофановым «Перунчиком», и Константин Константинович Фофанов (Олимпов)
от 13 мая 1909 года:
Дорогой Вы мой, единственный Константин Михайлович!
12 дней, как я в «Ивановке», как удалился из города сизой мглы! Мы с Петром Андреевичем собрались так скоропалительно, что я положительно не мог к Вам заехать проститься. Сделайте нам Пасху в Троицу: приезжайте к нам, ласковый. Будут Леонид Николаевич, Уваров и другие. Все они едут с поездом 11.40.
Приветствуем Константина Константиновича и надеемся, он приедет с Вами. Пишу много, много.
Живите, Король! Бессмертно Ваш Игорь.
от 18 мая 1909 года:
«Сердечно приветствуем дорогого Константина Михайловича и поздравляем с днем рожденья. Жалеем, что день 18-го мая проведем без нашего славного поэта. Предполагаем быть 21-го. Вчера был Афанасьев, проведший здесь весь день. Ждали и Вас, но Вам очевидно, что-то помешало. Игорь-Северянин»
В конце письма добавлено: «Целую Вас. П. Ларионов».
Федор Васильевич Грошиков в своих воспоминаниях отмечает Ларионова на собрании поэтического кружка:
«В фофановский поэтический кружок входили: П. Г. Гаврилов-Лебедев, садовник дворцовых оранжерей, Петр Ларионов, работник птицефермы, Игорь Васильевич Лотарев, вскоре ставший известным всей России Игорем Северяниным, Павел Кокорин, рабочий, два сына поэта Фофанова — Борис и Константин и я, начинающий поэт, еще учившийся тогда в Гатчинском реальном училище.
Собирались мы в летнее время в одной из комнат гостиницы, принадлежащей купцу Веревкину, на поэтические вечера. Лучше всех читал свои „поэзы“ Игорь Васильевич. Да и его внешний облик привлекал к себе общее внимание: красивое лицо, высокий рост, добротная визитка и звонкий, правда, несколько носовой, оттенок голоса»[24][25]
Георгий Владимирович Иванов в документальной повести «Петербургские зимы» рассказывает о случае, произошедшем с Петром Ларионовым в редакции Петербургского Глашатая:
«(…)В маленьком деревянном „собственном доме“, на углу Дегтярной и восьмой Рождественской, в редакции „Петербургского Глашатая“ происходили время от времени „поэзо-праздники“, о которых для „эпатирования“ особыми извещениями сообщалось редакциям разных газет. Программы эти назывались „вержетками“ (верже — сорт бумаги) и были составлены крайне соблазнительно и пышно.
Прилагалось и меню ужина, где фигурировали ананасы в шампанском, Крем де Виолетт и филе молодых соловьев. В действительности, конечно, было попроще.
Полбутылки Крем де Виолетт’а (фирмы Cusimier, продавался у Елисеева) украшали стол больше в качестве символа поэзии и изящества. Но водка и удельное вино подавались в таком количестве, что нередко гости впадали в совершенно невменяемое состояние. Иногда случались вещи совсем дикие. Так, однажды, некто Петр Ларионов, на сорок пятом году соблазненный футуризмом, занимавший странную должность заведующего царскосельским птичником, ушел от Игнатьева с наполовину выбритой головой (он носил поэтическую шевелюру), с лицом, раскрашенным, как у индейца, и с бубновым тузом на спине. Этот Игнатьев, на вид нормальнейший из людей, — кругло- и краснощекий, типичный купчик средней руки, очень страшно погиб. На другой день после своей свадьбы, вернувшись с родственных визитов, он среди белого дня набросился на жену с бритвой. Ей удалось вырваться. Тогда он зарезался сам.»
Давид Давидович Бурлюк в «Листках футуристической хрестоматии» описывает личную встречу с Северяниным на квартире у последнего, упоминая П. Ларионова:
«(…)Если вы помните гравюру художника Наумова „предсмертный обыск у Белинского“, то комната, изображенная художником, напоминает кабинет Северянина.
Сам Игорь Васильевич сидит за столом, Виноградов, „оруженосец“ Северянина, ходит по комнате. При Игоре Васильевиче всегда, долгое время или кратко, любимый им молодой поэт. Северянин держит их при себе для „компании“, они — тот фон, на котором он выступает в своих сборниках и во время поэзных вечеров своих.
За десять лет Северянин сменил много имен: здесь и зарезавшийся бритвой Игнатьев, и Сергей Клычков, и несчастливый сын Фофанова Олимпов, у которого Северянин, — все же надо отдать справедливость — многое позаимствовал, правда, усилив и по-северянински подчеркнув.
Издатель „Очарованного странника“, Александр Толмачев, один молодой поэт с Кавказа Шенгели и, наконец, в 1918 году неразлучный с Северяниным какой-то серый блондин, которого Северянин нежно называл Перунчиком. Перунчик мрачно пил водку. Северянин никогда не держал около себя людей с ярко выраженной индивидуальностью. Это были „субъекты“, годные для (необходимых Северянину) случаев, это были хладнокровные риторы, далекие живости северянинской музы…. И вот во всем, что делали „эстетические оруженосцы“ Северянина, взнесённость была, стройность тоже, но поэзии, увы!(…)»
Сергей Дмитриевич Спасский в книге воспоминаний «Маяковский и его спутники» повествует о встрече Северянина и Перунчика с Маяковским, а также о публичном состязании «выборы короля поэтов». Эти события предшествовали изданию альманаха «Поэзоконцерт. Избранные поэзы для публичного чтения» (Игорь Северянин, Мария Кларк, Петр Ларионов, Лев Никулин, Елизавета Панайотти, Кирилл Халафов).
«Однажды кафе5 посетил Северянин. В тот недолгий период он „сочувствовал“ революции и разразился антивоенными стихами. Это не помешало ему вскоре перекочевать за границу и навсегда порвать с российской действительностью. Но тогда пожинал он здесь последние лавры, призывая к братанию и миру. В военной гимнастёрке, в солдатских сапогах, он прибыл обрюзглый и надменный. Его сопровождала жена — „тринадцатая и, значит, последняя“. Заикающийся, взлохмаченный ученик, именовавшийся почему-то „Перунчиком“. И ещё какие-то персонажи. Всю компанию усадили за столиком на эстраде. Маяковский поглядывал на них искоса. Однако решил использовать их визит.
Он произнёс полушутливую речь о том, что в квартире нужны и столовая, и спальня, и кабинет. Ссориться им нет причины. Так же дело обстоит и в поэзии. Для чего-нибудь годен и Северянин. Поэтому попросим Северянина почитать.
Северянин пустил вперёд „Перунчика“. Тот долго представлялся публике. Читал стихи Фофанова и Северянина, посвящённые ему самому. „Я хочу, чтобы знала Россия, как тебя, мой Перунчик, люблю“. — Меня одобрили два гениальных поэта. — Все эти подпорки Перунчику не помогли. Опустившийся, диковатый и нетрезвый, читал он неинтересно и вяло.
Был пьян и сам Северянин. Мутно смотря поверх присутствующих в пространство, выпевал въевшийся в уши мотив. Казалось, он не воспринимает ничего, механически выбрасывая хлёсткие фразы. Вдруг покачивался, будто вот упадёт. Нет, кончил. И, не сказав ни слова прозой, выбрался из кафе со всей компанией».
5«Кафе поэтов» (Настасьинский переулок, № 1/20 , Москва. Вероятно, выступление состоялось между 28 ноября и 10 декабря 1917 года (крайние из известных дат московских гастролей Северянина). Следующий его приезд в Москву зафиксирован в конце февраля 1918 года, о чем ниже. (Декрет о введении в Российской республике западноевропейского календаря)
"Известный организатор поэтических вечеров Долидзе6 решил устроить публичное «состязание певцов». Вечер назывался «выборы короля поэтов». Происходил он все в том же Политехническом7. Публике были розданы бумажки, чтобы после чтения она подавала голоса. Выступать разрешалось всем. Специально приглашены были футуристы.
На эстраде сидел президиум. Председательствовал известный клоун Владимир Дуров.
Зал был набит до отказа. Поэты проходили длинной очередью. На эстраде было тесно, как в трамвае. Теснились выступающие, стояла не поместившаяся в проходе молодёжь. Читающим смотрели прямо в рот. Маяковский выдавался над толпой. Он читал «Революцию» <17 апреля 1917 года>, едва находя возможность взмахнуть руками. Он заставил себя слушать, перекрыв разговоры и шум. Чем больше было народа, тем читал он свободней. Тем полнее был сам захвачен и увлечён. Он швырял слова до верхних рядов, торопясь уложиться в отпущенный ему срок.
Но «королём» оказался не он. Северянин приехал к концу программы. Здесь был он, в своём обычном сюртуке. Стоял в артистической, негнущийся и «отдельный». — Я написал сегодня рондо, — процедил он сквозь зубы вертевшейся около поклоннице.
Прошёл на эстраду, спел старые стихи из «Кубка». Выполнив договор, уехал. Начался подсчёт записок. Маяковский выбегал на эстраду и возвращался в артистическую, посверкивая глазами. Не придавая особого значения результату, он все же увлёкся игрой. Сказывался его всегдашний азарт, страсть ко всякого рода состязаниям.
— Только мне кладут и Северянину. Мне налево, ему направо.
Северянин собрал записок все же больше, чем Маяковский.
«Король шутов», как назвал себя Дуров, объявил имя «короля поэтов».
Третьим был Василий Каменский.
Часть публики устроила скандал. Футуристы объявили выборы недействительными. Через несколько дней Северянин выпустил сборник, на обложке которого стоял его новый титул. А футуристы устроили вечер под лозунгом: «долой всяких королей»".
«Сам Маяковский стоял на эстраде бледный, растрёпанный, перекрывая шум бушевавшей аудитории уже охрипшим от крика голосом!»
«Помнится, футуристы остались очень недовольны барышом, доставшимся от вечера Ф. Я. Долидзе, обещая устраивать подобные вечера ежегодно».
«Не обошлось без инцидентов. Во время объявленного антракта футурист Маяковский пытался декламировать свои „произведения“, но под громкий свист публики принужден был покинуть эстраду»
«Часть аудитории, желавшая видеть на престоле г. Маяковского, ещё долго, после избрания Северянина, продолжала шуметь и нехорошо „выражаться“ по адресу нового короля и его верноподданных».
«Спекуляция на поэтах»
«Выступление Маяковского сопровождалось, как всегда, скандалом и криками. Ослеплённый желанием попасть в короли, он несколько раз вскакивал на стол и, стараясь перекричать негодующие голоса, отчаянно размахивал руками, сжатыми в кулаки».
«Прошло лет десять после этого вечера. Как-то, идя по Никитскому бульвару, я встречаю Василия Каменского. Мы направляемся в пивной бар, который находился в конце Никитского бульвара. Вспоминаем недавнее прошлое, диспуты в Политехническом, вечер избрания „короля поэтов“.
— Как же так получилось, что избран был Игорь Северянин? — задал я вопрос Василию Васильевичу.
— О, да это преинтереснейшая история! — весело отвечает Каменский. — Мы решили, что одному из нас — почести, другим — деньги. Мы сами подсыпали фальшивые бюллетени за Северянина. Ему — лавровый венок, а нам — Маяковскому, мне, Бурлюку — деньги. А сбор был огромный!»[26][27]
6Долидзе Федор Яссевич (Иессевич; 1883—1977) — импресарио литературных вечеров и концертов.
7Большая аудитория Политехнического музея, среда, 14 (27) февраля, в 6 1/2 час. веч.[28]
Эта статья или раздел нуждается в переработке. |
Данная страница на сайте WikiSort.ru содержит текст со страницы сайта "Википедия".
Если Вы хотите её отредактировать, то можете сделать это на странице редактирования в Википедии.
Если сделанные Вами правки не будут кем-нибудь удалены, то через несколько дней они появятся на сайте WikiSort.ru .